Прокурор Никола. Вячеслав Белоусов

вот так, – откинулся совсем на кучу песка Серега. – Сомлел я тут совсем.

      Он быстренько начал стаскивать с себя рубашку, но та не поддавалась, надо было подняться, освободиться от штанов.

      – Ну-ка, братва, помогай! – глянул Серега на Пашкиных дружков, и те бросились наперегонки подымать под руки тощего с кучи песка, мигом сняли ему рубашку и застыли, ожидая дальнейших распоряжений.

      – Развесьте вон там, – кивнул гость на ближайшие кусты и натянул кепчонку на голову, а очки на нос, закрыв пол-лица. – Пущай просохнет. Да найдите какую-нибудь посуду спину мне поливать водицей. Взопрел весь.

      Дружки рванулись к речке. Когда они отдалились, Серега лениво огляделся и глаза закрыл, успокоившись на солнце, засопел, вроде засыпая, но длилось это недолго. Спать ему явно расхотелось, он снова уставился на речку, словно впервые увидев ее и весь остров, пока не остановил взгляд на купающихся поодаль двух юнцов, явно не из Пашкиной компании. Один, ловкий и крепкий, стоял по пояс в воде, а второй раз за разом взбирался ему на широкие плечи и головой прыгал в воду. Получалось у них это впечатлительно еще и потому, что прыгун успевал крутануть красивое сальто. Эти-то трюки как раз и привлекли, по-видимому, внимание гостя, как, впрочем, и многих пацанов из Пашкиной компании, бросившихся к воде и окруживших прыгунов.

      – Твои? – кивнул в их сторону гость.

      – Не. Попцы.

      – Чего?

      – Ну, не совсем. Дразнят их так. Братья Мунехины, Донат и Игнашка.

      – Во! Действительно поповское отродье! Имена-то какие!

      – Это отец у них при церкви. И еще дворником.

      – Дворником? Поп?

      – Что-то делает там. Старосте помогает, а сам работает дворником. Недалеко от меня живут. Наши. Косинские.

      – Косинские?

      – Но они с нами не якшаются. Их отец порет, если увидит.

      – Бугаев таких! Как он справляется?

      – Послушные. Мисюрь им только крикнет, враз как миленькие бегут.

      – Мисюрь? Что за имя? Еврей, что ли?

      – А кто их знает. Давно живут. Вроде наши. Матери нет. Умерла.

      – Еврейское имя.

      – Евреи, татары, персюки. У нас, знаешь, сколько этого народа. Вон пацан, гляди! Среди моих. Черный, как эфиоп.

      – Ну?

      – Персюк. А кто знает? Тимуром звать. Летом мы все здесь черные. От загара.

      – Нет. Это не дело. Евреев надо гнать.

      – А че?

      – Жиды же! Не понимаешь?

      – Ну и че?

      – Дурило! Гоните их в шею!

      – Да ладно, брось. Чего ты взялся? Пацаны как пацаны. Простые. Крестятся только. И в драки не лезут.

      – Жиды проклятые! Вонючки! Что про мать-то?

      – Умерла давно. Задохнулась.

      – Как это задохнулась? Притопла?

      – Грудь чем-то придавило. Засыпало ее вроде.

      – А звали ее как?

      – Да откуда мне знать!

      – Ты же сам сказал, что рядом живете.

      – Ну и чего?

      – Узнай все.

      – Чего это?

      – Узнай, говорю! Я повторять не люблю! А жидов гоните взашей. Меня уже тошнит от их вида.

      – Нормальные