Прокурор Никола. Вячеслав Белоусов

что-то похожее на национальный шовинизм в обращении Илариона. Тот приводил факты вопиющего произвола по отношению к православной церкви со стороны местных уполномоченных. Помню фразу его в заявлении, задевшую меня тогда. И догадываюсь, не меня одного. Требую, писал он, избавить от гнетущей опеки в делах христианской церкви. Было бы нелепым, чтобы дела коммунистов решали вдруг фашисты. Так и в церковной жизни. Пусть все на свои места станет.

      – Так и написал?

      – Да, кажется, память меня пока не подводит.

      – Значит, не побоялся.

      – Настроен он был решительно.

      – Силен владыка!

      – А товарищи отнеслись с понятием к тому, что мне, а не им пришлось заниматься проверкой. С прокурором Украины мы до сих пор хорошие друзья. Не обиделся, что его подменил. Помогал от души. Снабдил всем необходимым материалом.

      – У нас прокурорские традиции крепки! – кивнул Игорушкин. – Я вот как-то отдыхать ездил в эту… Как ее… Михал Палыч, ты меня провожал…

      – В Карпаты, – подал голос Нафедин.

      – Да. Трускавец. С почками. Так там меня встретили, разместили!.. Одним словом…

      – Он же, Иларион, по рождению Митрофаном звался. И фамилия его Дуган.

      – Хохол все же?

      – Хохол. Из бедняцкой семьи. Но семинарию в Москве закончил после войны. Преподавал, даже ректором был в Одесской духовной семинарии.

      – Подтвердилась ваша проверка?

      – Убрали Илариона тогда с Украины, – резко бросил сквозь зубы Кравцов.

      – Не подтвердились факты?

      – Почему? Подтвердились.

      – А что же тогда?

      – Проследил я за его службой, – не отвечая, продолжал Кравцов. – На Север его угнали. А он здорово болен был тогда. Холод ему был смертельно противопоказан.

      – А кто ж его спас? К нам-то как он?

      – Знали его предшественника, Николай Петрович?

      – Лично нет. Но помню, кажется, Михаилом звали архиерея, что до него у нас был.

      – Вот этот архиепископ Михаил и вызвался поехать в Сибирь вместо больного Илариона.

      – Дела…

      – Хонэстум нон эст семпер, квод лицет, – Кравцов отвернулся к окну и надолго задумался.

      – Борис Васильевич? – помолчав, подступился к нему Игорушкин.

      – Я повторил, простите, древнее изречение римлян. Увлекся, знаете ли, латинским языком в студенческие годы. Умели они спрессовать мысль в красивой фразе. Не все нравственно, что дозволено. Красиво? Не правда ли?

      – Я историк по первому образованию… – Игорушкин смутился.

      – Вы правы. От нас время другого требовало.

      – А я тоже приметил, Борис Васильевич, не приживется и у нас владыка Иларион.

      – Вы так считаете?

      – Похоже.

      – Интересно, как он сейчас выглядит?

      – А вы встречались?.. Тогда.

      – Знаете, как-то мельком, поговорить не привелось серьезно. Хотя я очень хотел. Архиепископ Иларион был болен, а меня срочно отозвали из Киева, как только я доложил предварительные результаты проверки. Потом другие заботы закружили. О его судьбе узнал