Сибирь. Георгий Марков

сукин сын Врунишка, – засмеялся Федот Федотович.

      – Ничего, я его сейчас живо в божеский вид приведу, – пошутил Акимов и закричал изо всех сил: – Да ты что же, бездельник, долго или нет будешь дремать?!

      Ну уж тут Врун показал себя! Тайга загрохотала, сперва в одном углу, затем – в другом, а под конец эхо прошумело где-то над макушками пихт, в том самом месте, где находились сейчас Федот Федотович и Акимов.

      – Во, видел, Гаврюха, какой он горластый! Его, братец мой, запросто не перекричишь.

      – Вот это верно сказал, Федот Федотыч! – смеялся Акимов.

      Вскоре они вышли на кромку лога. И тут Акимов понял, что Пихтовый лог – это не что иное, как старое русло какой-то речки, пробившей себе новый путь. Промоина в геологическом отношении, вероятно, была еще сравнительно молодой. Берега зияли свежими обвалами, вывороченными корневищами пихт. По дну котловин, дымившихся то там, то здесь какими-то незамерзающими источниками, стлалась синеватая дымка.

      Еще при осмотре озера у стана, а потом Теплой речки и Вонючего болота у Акимова сложилось впечатление, что земля здесь полна жизни, в ней, как весной под снегом, колобродят неуемные подспудные силы. «Земля тут дышит, бьется у нее пульс», – повторил Акимов про себя, скользя по самой кромке Пихтового лога и обгоняя сейчас то и дело старика, сознательно уступавшего ему дорогу.

      – Врун твой, Федот Федотыч, где-то вот тут, в этих котловинках проживает, – засмеялся Акимов, описывая рукой широкий полукруг. – Вероятно, первичный звук деформируется и получает множественность отражения не без участия этих самых чаш. Определенно они играют какую-то роль.

      Эти последние слова Акимов говорил не столько для Федота Федотовича, сколько сам для себя, размышляя вслух. Но старик слушал его, не пропустив ни одного слова, и, когда Акимов умолк, вздохнул, втайне сожалея, что не все из сказанного понял.

      – Не будь, Гаврюха, наш брат таежник тумак, может быть, и не такое еще поприметил бы, – сказал Федот Федотович, увидев, что Акимов положил компас на пенек, обметя рукавицей снег, и сейчас с каким-то особенным напряжением смотрел на него, вытянув из-под шарфа длинную шею.

      – Солнце где у нас садится, Федот Федотыч? – спросил Акимов.

      – А вот так будет восход, а так – запад. В обед солнце стоит вот здесь. – Старик уверенными взмахами руки расписал по небосводу движение светила.

      – Пляшет компас, Федот Федотыч! Врет он сегодня пуще твоего Вруна, – не отрывая глаз от компаса, сказал Акимов.

      – Ну, ты пустое мелешь, Гаврюха! Компас надежный. И ни разу он меня не подводил, – обиделся Федот Федотович за такой непочтительный отзыв о компасе. – Дай-ка я сам посмотрю.

      Акимов с усмешкой взглянул на старика и чуть отступил от пенька. Федот Федотович сдвинул шапку со лба, уставился на компас немигающими глазами.

      – В самом деле, холера его забери, не туда гнет. Попортился, что ли? – Федот Федотович сокрушенно всплеснул руками, отступил от пенька, посмотрел на Акимова глазами, полными растерянности.

      Акимов