Сибирь. Георгий Марков

с отцом, негодяй! – крикнула в обычной своей приглушенной манере Анфиса.

      Прежде Никифор ни за что бы не позволил так грубо ответить отцу. «В самом деле, видно, проиграно наше дело. Сильно попал он под власть фельдшеровой дочки», – подумала мать.

      Епифан взъярился, покраснел до корней волос, затопал ногами.

      – Все равно женю на Клавдее, подлец!

      И тут Никифор снова так стеганул родителя, что тот на целую минуту онемел:

      – Ну давай женюсь на Клавдее, только выкладывай на стол полторы тыщи рублей. Ты сам-то, говорят, тыщу чистыми за матушку взял?! Деньги теперь, сказывают, дешевле.

      Епифан вскинул кулаки над головой и прыгнул бы на сына, разъяренный, как растравленный медведь, если б Анфиса вовремя не остановила его своим хладнокровием:

      – Сядь, отец. Поговорим обо всем спокойно. Это кто же тебе, Никита, такую напраслину наговорил? – Анфиса склонила голову, исподлобья обожгла сына взглядом своих черных глаз.

      – Кто наговорил? Верные люди говорят!

      – Ну, к примеру, кто? Кто эти верные люди? – допытывалась Анфиса.

      – Кто, кто? Дедушка Полин – Федот Федотович.

      – Нашел кого слушать! Каторжника, варнака с Сахалина! – кричал Епифан.

      Анфиса опустила голову. На языке и у нее вертелись эти же слова, но обратить их против старика Безматерных совесть не позволила. Навечно запомнилась ее клятва перед каторжанином: «Богом ты мне послан. Что б с тобой ни случилось, первая прибегу». Да и понимала Анфиса, что бранью по адресу невинного человека сына не убедишь.

      – Ты меньше слушай, Никиша, что люди болтают. Учись своим умом жить.

      Но тут Анфиса не заметила, как эти слова обратились против нее самой.

      – Вот и учусь своим умом жить! Да вы не даете, поперек дороги стали! – сказал Никифор, с тоской поглядывая на отца, который ходил по горнице взад-вперед, закинув сильные руки за спину.

      – Иди, Никиша. А мы с отцом подумаем еще, потом тебе скажем.

      Никифор молча вышел, а Епифан присел к жене, и они прошептались целый вечер. Утром Никифор узнал, что родители решили заслать сватов в дом фельдшера Горбякова.

      Поля о происходящем в криворуковском доме знала все в подробностях. И не от Никифора, который не любил вдаваться в описания домашних происшествий.

      В доме Криворуковых была еще одна немаловажная персона – младшая сестра Епифана – Домна, или, как все ее звали, Домнушка.

      Домнушке было уже за сорок лет, и она коротала свою жизнь вековухой. Причины ее одиночества окружающие объясняли выразительным жестом: слегка постукивали пальцами по лбу. Это значило: слаба умом.

      Однако те, кто знал Домнушку поближе, кто часто разговаривал с ней или наблюдал за ее поступками, держались другого мнения: «Хитрит! Глупой жить легче!»

      Домнушку хорошо знали не только в Голещихинои. Ее ненасытный интерес к жизни распространялся на события в других деревнях, разместившихся вокруг Парабели наподобие грибов на лесной поляне – кучкой.

      Домнушка