Лермонтов. Исследования и находки. Ираклий Андроников

[88]

      Часть этих признаний осталась в черновике, но все равно – заявление удивительно по смелости и опытной дальновидности. Признавая, что он распространял стихи без счета – десятками, что он раздавал их решительно всем, Раевский снимает вопрос: кому раздавал? Снимается вопрос и о том, кто помогал в раздаче, ибо арестованный решительно заявляет: все это сделано им!

      В скольких копиях распространилось стихотворение – не установлено. И. И. Панаев в своих воспоминаниях говорит:

      «Переписывались в десятках тысяч экземпляров, перечитывались и выучивались наизусть всеми»[89].

      «Десятки тысяч» – это, конечно, гипербола. Но что налаженное Раевским распространение стихов обеспечивало изготовление огромного количества копий, с которых, в свою очередь, снимались новые копии, – это бесспорно.

      С момента возникновения дополнительных строк по городу начинают ходить два текста – первоначальный, «элегия», как называют его Раевский и Шан-Гирей, и с добавлением шестнадцати строк. Не исключено, что были копии, в которых отсутствовали последние четыре стиха:

      Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:

      Оно вам не поможет вновь,

      И вы не смоете всей вашей черной кровью

      Поэта праведную кровь!

      Нет, Раевский, видимо, не случайно писал, что экземпляры раздавались «с прибавлением 12 стихов, содержащих в себе выходку противу лиц, не подлежащих…» и проч.

      И снова – в беловике, один из подзаголовков, разделяющих показания на «пункты»:

      «Прибавление 12 стихов».

      «Двенадцати»? Может быть, это описка?

      Тогда как понимать слова Л. Н. Муравьева о том, что Лермонтов прочел ему стихи на смерть Пушкина, в которых он не нашел ничего особенно резкого, потому что «не слыхал последнего четверостишия, которое возбудило бурю против поэта»?[90]

      Я-то думаю, что «последним четверостишием» Муравьев называет всю заключительную строфу. Тем не менее отметить совпадение в счете стихов у С. Л. Раевского и А. Н. Муравьева следует.

      Это еще не все!

      До нас дошли экземпляры стихов с прибавлением шестнадцати строк, но без эпиграфа. И экземпляры с прибавлением и с эпиграфом. Это значит, что эпиграф появился позже самих стихов, когда полный текст «навлек неприятности» автору. Появился для того, чтобы смягчить впечатление от последней строфы.

      Текст эпиграфа Лермонтов заимствовал из трагедии французского драматурга XVII столетия, современника Расина Жана Ротру, который, в свою очередь, использовал ситуацию испанского драматурга Франческо де Роксас[91].

      Пьеса Ротру называется «Венцеслав». В основе ее сюжета – трагедия ревности. Наследный польский принц Владислав любит кенигсбергскую герцогиню Кассандру, на которой тайно женится его родной брат Александр. Владислав убивает соперника. Вдова обращается к отцу убитого и убийцы, старому королю Венцеславу, с мольбою о правосудии. Чувства отца борются в короле с чувством долга.

89

И. И. П а н а е в. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1950, с. 96.

90

А. Н. М у р а в ь е в. Знакомство с русскими поэтами. Киев, 1871, с. 23.

91

А. О[доевский]. О трагедии «Венцеслав», соч. Ротру, переделанной г. Жандром. – «Сын отечества», 1825, № 1, с. 101.