Рыцари Дикого поля. Богдан Сушинский

вы так и не спросили о том, о чем хотели спросить, – едва заметно улыбнулся скитник. Его приветливая улыбчивость сразу же бросалась в глаза и не могла не вызывать симпатии.

      – О чем же? – у Хмельницкого с улыбкой никогда не получалось. Явно сказывались не только черты характера, но и воспитание истинно иезуитское.

      Не зря же всем бросалось в глаза, что даже в минуты великой радости или столь же великого гнева лицо его оставалось непроницаемым.

      – Верю ли я теперь уже в вашу повстанческую звезду.

      – Вот как? Не спросил пока что о главном? Тогда спрашиваю: веришь ли ты в мою звезду, степной отшельник?

      На сей раз Велес буквально прожег его взглядом, в котором явственно улавливалась некая гипнотическая сила. Причем она была таковой, что на какое-то время полковник оказался лишенным осознания самого себя, он словно бы выпал из той реальности, в которой вынужден пребывать.

      – Некоторым атаманам отец предсказывал очень скорую гибель на виселице или от секиры палача, – словно бы откуда-то из небытия донесся до полковника голос Велеса. – Но странно, что это их не останавливало.

      – Не верили в предсказание?

      – Может, и верили. Скорее всего, верили. Но не в этом таинство их восхождения на плаху, не в этом. Славу, которую будут творить им народная молва и лирники, они оценивали и почитали выше, нежели презренную жизнь свою.

      Вот оно! – тут же подхватил его слова полковник. – Когда ты рассуждал о том, что движет вожаками бунтарей, то завис между двумя понятиями: верят или не верят они в свою атаманскую, повстанческую судьбу. Забыв при этом, что многими движет не стремление сломить врага, а желание развеять туман собственного забвения. Как, однако, все до жестокости, до безумия просто!

      – Воинство у вас, полковник, пока еще не из тех, с которым можно выступать против польских улан или крылатых гусар. Один, которого Клинчаком кличут, вилами вооружен, другой, Довбня, – куском оглобли, третий, тот, что покрепче остальных…

      – А, Савур…

      – Хоть и разжился саблей, но с обломанным острием.

      – Сабля ему после Мамаева побоища досталась, это верно. Но ты посмотри, какой казак. А саблю, пистоль и все прочее он себе еще добудет.

      – С таким воинством поднимать восстание против польской армии, наверное, самой сильной в Европе, способен или самоубийца или человек, который слишком уж уверовал в своего небесного покровителя.

      – Какое у меня сейчас воинство, я знаю, – сухо осадил Велеса полковник. – Как знаю и то, что из многих тысяч точно таких же, судьбой и панами гонимых, мне еще только предстоит сотворять настоящую казачью армию. Но ты не об этом говори сейчас.

      – О чем же?

      – Взялся быть провидцем, так будь им.

      Велес иронично хмыкнул, несколькими глотками опустошил свою чашку и долго, задумчиво жевал кусок вяленой конины. И вновь Хмельницкий не торопил его, он терпеливо ждал.

      – Одно могу сказать, – в конце концов заговорил Велес: – вы, полковник, идете на этот бунт не ради