История в стиле рэп. Галина Щербакова

правды – в конце концов объявиться и сказать: а вот и я! Тогда она мне и выдала:

      – Теперь каждую твою убедительную сентенцию я буду ставить под сомнение.

      Слово «сентенция» звучало особенно противно.

      – Деточка! – сказала я.

      – Я не деточка, – отрезала она. – Пока я член этой семьи, я должна знать правду о ней. А может, я хотела брата или сестренку…

      – Хорошо, – сказала я.

      – Ты быстро соглашаешься. Что ты на этот раз хочешь от меня скрыть?

      И я ей, как дура, говорю про анализы. Но она слушает вполуха. В сущности, правда ей неинтересна. Она, как строптивая лошадь, дала хозяину себя обуздать, чтобы потом скинуть его к чертовой матери.

      Поступив в институт, она стала норовистой лошадью. Откуда что взялось… Не просто дерзость, а дерзость с издевкой, не просто непослушание – вызов. Мы с мужем оробели.

      – Она мне чужая, – говорил мне шепотом муж. – Чужая, и все.

      А я взвизгивала от гнева на него: как ты смеешь? Как ты можешь не просто сказать – подумать это?

      Это все бегом проскакивает по моим извилинам, пока она брезгливо оглядывает коммунальную палату.

      – Ну, тебя и запроторили!

      Это мое словечко. Я радуюсь, что в ней от меня останется запас вкусных русских и украинских слов. Я так радуюсь ее (своему) выражению, что прощаю эту надменную, презрительную «морду лица».

      – Меня через пару дней выпишут, – говорю я. – На перевязки буду ходить в поликлинику.

      – А как же? Сколько безногих и безруких на земле лежит! – опять влезает в разговор бабка. – Нечего занимать место, если всего ключица.

      – Я никого не видела на земле, – грубо отвечает ей дочь.

      – А такие, как ты, поверх голов смотрят. Вам земля – грязь.

      – Ладно, ладно, бабушка, – говорю. – Не напрягайтесь.

      Народ возвращается в палату. Мне приятно, что Инку оглядывают с интересом, мне приятно, что у меня красивая дочь.

      – Выйдем, мама, – говорит она.

      Мы пристраиваемся у подоконника.

      – Какая-то дура со второго этажа сказала, что видела в то утро меня, как я выходила из подъезда, – говорит она мне со смехом. – В шляпе, мол, и в черном пальто.

      – Тебя? – говорю я сипло и фальшиво.

      – Представляешь? Этот твой народ может сказать что угодно. Я, мол, пришла и стрельнула в тебя… (Господи, почему он мой, этот народ?)

      – Так и говорят? – бормочу я.

      – Нет, я так домысливаю их показания. Домысливаю пальто и шляпу.

      – Да, – говорю я уже спокойно. – Но пальто и шляпа были на мужчине.

      – Ну? А этой суке с балкона показалось, что я.

      – Не бери в голову, – говорю я. – Ты же была в бассейне.

      – Вот именно. Но противно. Взяла и ляпнула. Отец, между прочим, перепугался…

      – Чего?

      – Спроси сама. Но глаз у него заполошенный.

      (Спасибо, господи. Это тоже мое выражение. Нет, вся я не умру…)

      Она мне говорит, что, если меня станут задерживать в больнице, надо будет поискать место в другой,