Император. Андрей Посняков

таким приятным… Так, верно, пахнет в раю.

      – Ну, поведай, что хотел.

      Афоня глазам своим не поверил, увидев перед собой ослепительно красивую молодую женщину, девушку, с виду лет двадцати. Златовласая, и волосы вовсе не прятала: светлые, словно бы напоенные летним солнцем и медом, локоны так и струились волнами по плечам, стянутые лишь узким серебряными обручем. Длинное темно-голубое платье в талию, какие принято носить в немецких землях, красные шелковые вставки, серебряный поясок… и лицо! Красивее, пожалуй, и не бывает! Губки розовые, пухлые… васильковые очи из-под длиннющих ресниц смотрят строго, а на щечках играют ямочки. Нет, то не дева – ангел!

      – Ишь, смотрит… – усмехнулась дева. – Ты что же, парень, княгиню свою никогда не видал?

      – Как же не видал, – Афанасий хлопнул ресницами. – Целых два раза. Правда, издалека – народищу-то вокруг толпилось.

      – Поня-атно…

      Хохотнув, красавица подошла к столу со страшными инструментами и вдруг, присмотревшись, вытащила какой-то свиток да тут же вслух и прочла:

      – Како пичуги трепещут, а рыбы сверещут, тако и ясно всем – весна… Мефодий!

      – Иду, госпожа!

      – Да не иди пока. Там стой… – Дева неожиданно заулыбалась так весело, что и Афоне стало как-то светлее.

      – Рыбы, Мефодий, между прочим, не «сверещут»… Да и вообще – я такого слова не знаю. Сам, что ли, выдумал?

      – Выдумал, госпожа. Для рифмы.

      – Ну-у… поэт ты изрядный, однако ж и размер строфы соблюдать следует… Ох, чувствую, уделает тебя Яков Щитник, он, говорят, уже поэму целую наверстал, по типу «Илиады».

      – Яков Щитник, госпожа моя, на «Илиаду» точно не способен. Не Гомер – куда уж!

      – Значит, уделаешь его?

      – У меня, чай, тоже поэма приготовлена. Называется – «О красной полонянице-деве и о возлюбленном ее вьюноше Елисее».

      – Вот как? Про любовь, значит… Смотри, я на тебя сто флоринов поставила… и двух сенных девок.

      – Не подведу, госпожа моя.

      – Ладно, скройся… Ну, так как тут у нас?

      Прислушивавшийся к не вполне понятной ему беседе отрок не сразу и сообразил, что красавица именно к нему обращается. Дернув головой, заморгал:

      – А? Что?

      – Ну, поведай. – Усевшись рядом, на лавку, дева махнула рукой. – Что ты там хотел рассказать-то?

      – Э… о чем, госпожа?

      – О том, о чем уже говорил князю! Только на этот раз – правду, иначе пожалеешь, что и на свет белый родился!

      А вот сейчас она на ангела вовсе не походила… нет, ангельски красивая – да… но такая, что, при нужде, прибьет, не задумываясь. Даже наверняка сама и пытать сможет. Запросто! Вон как глазищами зыркнула…

      – Ну?!!

      – Так я уже говорил, вот… – торопливо начал Афоня.

      – Правду!!!

      – Так я… госпожа… правду и говорил, зачем мне врать-то? Только…

      – Что – только? – жестко переспросила красавица.

      – Но то… мои думы только… мысли.

      – Давай!