Кузьма Минин. Валентин Костылев

дворян. Послы остались при своем: добровольно не сдавать Смоленска.

      И вот эта ночь!.. Свою угрозу паны приводят в исполнение: воевода Потоцкий разрушает Смоленск. Разгневался король, ожесточились шляхтичи, озверели утомленные долгой, безуспешной осадой солдаты и полчища немецких наемников – все пришло в движение: люди, кони, пушки.

      В последние дни жолнеры[4] и загнанные плетьми в канавы пленники, словно кроты, изрыли землю вокруг крепости. Немецкий инженер Апельман провел подступной ров к четвероугольной башне влево от Копытинских ворот. Прошлою осенью осажденные взорвали часть этого рва, но Апельман, не щадя людей, под огнем смоленских бойцов, снова исправил повреждение. Довел ров до самого основания башни. Здесь землекопы наткнулись на глубокий фундамент из крепкого тесаного камня. Пришлось остановиться. Потоцкий бил огнем именно по этому месту.

      В отсветах начавшегося орудийного боя по земле ползали тени башен… Жутко рявкали польские орудия, долбя крепостную стену. Им отвечали пушки смолян. Облака красноватого дыма медленно расплывались в тихом воздухе.

      Большое, покрытое первым снегом поле казалось пустынным, но ни для кого не было тайной, что панская пехота где-то тут поблизости, во тьме, хоронится за высокими насыпями-турами, готовая каждую минуту пойти на приступ.

      Но вот королевский стан огласился барабанным боем, уханьем литавр и стоном рожков… Послышался топот и рев бегущих солдат. Закашляли самопалы, с новой яростью ударили по крепости пушки… Сигизмундово войско, снабженное кулями, набитыми мхом, лестницами, выбивными ступами, зажигательными приборами, двинулось на приступ.

      Земля дрогнула от взрывов мин, подложенных под стену… Всюду вспыхивали огоньки ружейных выстрелов.

      Голицын снял шлем, перекрестился.

      – Буянов! – дотронулся он дрожащей рукой до своего телохранителя-стрельца. – Слышишь?! Буянов! Нам бы в крепость! О господи!

      Филарет встал на колени, произнося вразумительно, неторопливо вслух молитву.

      Стрелец пытался успокоить своего начальника:

      – Мужественная твердость на Руси издавна. Застращаешь ли стенобитием Михаила Борисыча?!

      Хотел еще что-то сказать, но гром нового взрыва заглушил его. Ядро польского орудия попало в один из пороховых погребов. Заплясали огненные вихри по стенам, туча искр полетела в поднебесье.

      – Гляди, гляди!.. – крикнул Филарет. – Стены градские усыпаны народом!..

      При ярком желтом свете пожара, действительно, показались суетливые маленькие фигурки оборонявшихся смолян. Отчетливо видны были знамена с колеблющимися от огненной бури длинными концами. Замелькали огни во всех тридцати восьми крепостных башнях. Крепость вступила в бой.

      – Держись! Сто-о-ой! – кинулся вперед Голицын, как будто его могли отсюда услышать.

      Буянов испуганно последовал за ним:

      – Князь! Опасно! Обожди!

      Филарет рассердился:

      – Что с тобой?! – грубо дернул он Голицына за рукав. – Вчера сам же дал

4

Жолнеры – солдаты-пехотинцы в польской армии.