Кузьма Минин. Валентин Костылев

ему судья! Не он один. Борьба за престол многим помутила ум. Спасибо, что хоть он Василия Васильевича поддерживает!

      Буянов вздохнул. На лице у него было такое выражение, как будто ему давно уже надоели все эти разговоры.

      Пахомов не стерпел; подергивая свою жиденькую бороденку, вкрадчиво спросил:

      – Против кого же патриарх?

      Без колебания ответил стрелец:

      – Против панов! Они и его обманули, как и бояр. Нам, братцы, всё известно, кто о чем хлопочет. Много найдется охотников до престола. Кое-кто головы бреет наподобие панов, бороды режет, усы растит, яко у котов, надеясь бесчестною саблею добыть себе власть… Стыдиться стали бороды, склонны походить на панов… А одежда? Не поймешь: воротник ли пришит к кафтану, кафтан ли к воротнику… Фордыгалы напяливают на себя гишпанские… Срамота!.. И всё из-за выгоды. С кого же нам брать пример?! Ужели с них?

      Вдруг Буянов спохватился:

      – Ах, да что же это я! Эй! Наталья! Поди-ка сюда!

      Пахомов сначала побледнел, потом зарумянился.

      Из соседней горницы вышла статная девушка, одетая в летник с золочеными каемками и пуговками. Низко поклонилась гостям и вся вспыхнула, с любопытством осмотрев их украдкой исподлобья.

      Гордою походкой, открытым добрым взглядом и какою-то суровою печалью в глазах она походила на отца.

      – Ну-ка, потчуй земляков! А вы уж, друзья, не обессудьте! Времечко таково… Из щеп похлебки не сваришь.

      Пахомов не сводил глаз с Натальи. Она – его друг детства. Вместе бегали по нижегородским горам и на Волгу, вместе гуляли в полях, собирали цветы…

      – Лучше жить бедняцки, чем поляцки… – вдруг сказал он каким-то охрипшим голосом.

      Мосеев покраснел за товарища, неодобрительно покосился в его сторону: «Помолчал бы!» На тонких розовых губах Натальи скользнула чуть заметная улыбка.

      Буянов продолжал:

      – Стрельцам жалованья не платят. Хлеба не дают. Около монастырей питаемся. Игуменья Параскева из Ивановского монастыря, что в Белом городе, – спасибо ей – меня спасает. Придется, видать, и Наталью туда же спровадить. Всё сыта будет. Стар я. Вдов. На кого ее оставить? А там всё на людях. Помогут.

      Девушка накрыла стол расшитою красными узорами скатертью, подала гречневую кашу, каравай хлеба, рыжики холодные и гретые и опять ушла к себе.

      – Брагой не угощаю… Паны пьют за наше здоровье. Винные погреба знатно пообчистили. А там винцо-то было. Господи! Сам Иван Васильевич[17] берег, не пил.

      Пахомов облизнулся (с удовольствием бы выпил за Натальино здоровье!), Мосеев толкнул его коленкой под столом, нахмурился.

      – И чего только господь бог такое беззаконие терпит? – Роман внезапно почувствовал потребность поболтать.

      Буянов пожал плечами:

      – У Гермогена бы надо спросить! А вы… вот что… Живите-ка у меня, – ласково произнес он, следя за тем, с какою жадностью нижегородцы принялись за еду. – Места всем хватит… У меня дом просторный.

      После ужина легли спать. Буянов и дочь ушли в другую половину дома.

      Пахомову

17

Иван IV (Грозный).