Два мира (сборник). Владимир Зазубрин

попадья, с простоватым, широким лицом, гладко причесанная, в длинном сером платье, накрывала на стол. Денщик полковника из походного сундука вынимал бутылки с водкой и коньяком. Орлов, со скучающим лицом, позевывая, слушал своего помощника, капитана Глыбина. Глыбин говорил что-то о сторожевом охранении, о большевиках, об убитых и раненых солдатах. Полковник едва схватывал обрывки фраз, концы мыслей. Сегодня он весь день провел на жаре, в седле, основательно устал. Его взгляд, тяжелый, подернутый налетом безразличия, следил за пухлыми руками попадьи, ловко расставлявшей на чистой скатерти тарелки с солеными грибами, огурцами, с ворохами белоснежного хлеба, сдобных шанег, сметаной. Орлов взял большой, холодный, сочный груздь, помял его немного во рту и жадно проглотил. Налил чарку водки, выпил и опять потянулся к грибам.

      – Пейте, капитан!

      Глыбин оборвал деловой разговор, басом кашлянул в кулак, пододвинул к себе рюмку. Черное, давно небритое лицо капитана с жирными, трясущимися щеками расплылось в довольную улыбку. Глаза растянулись узкими щелочками. Жесткие усы оттопырились.

      На улицах кучками бродили солдаты. Кованные железом приклады винтовок с треском стучали в дверь темных, молчаливых домов. Высокий рыжий фельдфебель из роты Нагибина со своим шурином, маленьким кривоногим унтер-офицером, и двумя солдатами ломился в ворота Николая Чубукова.

      – Отпирай, сволочь! Перестреляю всех. Язви вас в душу.

      Ворота под напором четырех мужиков трещали, скрипели. Хозяин дома выскочил во двор.

      – Погодите маленько, братцы, я мигом открою. – Голос Чубукова от страха дрожал и обрывался.

      – Какие мы тебе, большевику, собаке, братцы? – орал фельдфебель.

      – А я знаю рази, хто ж вы? – оправдывался хозяин, распахивая ворота.

      – Вот знай теперь, кто мы!

      Круглый, тяжелый кулак унтер-офицера стукнул в подбородок старика. Чубуков щелкнул зубами и замолчал. Фельдфебель, широко открывая дверь, первый вломился в избу.

      – Большевики есть? – стукнула о пол винтовка.

      Посуда зазвенела на полке. Проснулся и заплакал ребенок. Молодая женщина, бледная, затрясла люльку, хотела запеть, но голос у нее осекся, язык тяжело завяз во рту. Старуха, жена Чубукова, вышла из-за печки.

      – Господь с вами, ребятушки, какие у нас большевики?

      – А это кто? Чья жена? Партизанка?

      – Что вы, господа, какая там партизанка. Дочь она моя, а зять здесь же, дома, никакой он не партизан, не большевик, – робко говорил сзади Чубуков.

      Мужик с черной бородой, в потертой гимнастерке без погон слез с полатей.

      – Я, господа, не большевик, я солдат-фронтовик, георгиевский кавалер, эфлейтур.

      – Ага! Ну а жена-то у тебя все-таки большевичка!

      Фельдфебель засмеялся, оскалив ряд кривых черных зубов. Зять Чубукова попробовал было ухмыльнуться, но у него только скривились губы, лицо побледнело, на глазах навернулись слезы. Фельдфебель шагнул к женщине, оторвал ее руку от люльки и потянул к себе. Женщина взвизгнула, заплакала, стала вырываться.

      – Не дело задумали,