Голубой пакет. Георгий Брянцев

www.litres.ru)

      1

      Стеклянная дверь и оба окна в парикмахерской были распахнуты настежь, и все-таки в небольшом квадратном зале стояла духота, воздух был насыщен густым сладковатым запахом мыла, пудры и одеколона.

      Кроме пяти клиентов и пяти потных мастеров, усердно их обрабатывавших, здесь томилось еще несколько человек, ожидавших своей очереди. В большинстве это были местные жители. Ждали они давно: оккупанты – офицеры и солдаты гитлеровской армии – обслуживались вне очереди. Об этом предупреждало объявление при входе.

      По стенам были расклеены и другие засиженные мухами объявления на немецком и русском языках. В каждом из них выделялось набранное крупным шрифтом слово «Ферботен!» («Запрещено!»). Это были многочисленные приказы коменданта, полиции и городской управы.

      Среди мастеров обращал на себя внимание проворством рук, этакой особой лихостью и чистотой работы сравнительно молодой человек, припадавший на левую ногу, с копной рыжих волос на голове и серыми плутоватыми глазами. Все старались попасть к нему. Он брил и стриг вдвое быстрее и значительно лучше, нежели его собратья.

      Это был известный в Горелове парикмахер Степан Заболотный. Жизнь Заболотного началась и проходила в этом небольшом старинном городе. Ранняя смерть отца и болезнь матери привели к тому, что еще пятнадцатилетним мальчишкой он поступил учеником в парикмахерскую.

      Правда, раньше Степан мечтал быть геологом. Его влекли широкие просторы, тайга, горы, нехоженые тропы. Ему хотелось пожить под открытым небом. Он бредил экспедициями, открытиями. Степан всей душой любил природу, рвался к ней, но мечты пришлось отложить до лучших дней.

      А пока – добросовестный и старательный – он стал искусным мастером своего дела, и это быстро оценили в городе. Его одолевали артисты местного драматического театра, его пытался переманить к себе директор областного дома отдыха для руководящих работников.

      Возможно, что Степан и сменил бы свою профессию на студенческую аудиторию, но война с белофиннами помешала этому: комсомолец Заболотный вернулся из госпиталя домой с изуродованной и укороченной левой ногой.

      А вскоре по шоссейным дорогам и пыльным большакам родной земли поползли на восток гитлеровские полчища. Тихий Горелов был оглушен грохотом артиллерийской канонады, гулом бомбовых ударов, окружен зловещими огненными сполохами горящих деревень. Гитлеровцы оккупировали городок.

      И вот сейчас Степан добросовестно трудился над скудной шевелюрой гитлеровского интенданта, своего постоянного клиента.

      Ожидающие со скучными лицами сидели за круглыми столиками, вяло перебирая немецкие газеты и ярко расцвеченные иллюстрированные журналы.

      Степан, незаметно взглянув на часы, принялся массировать солидную плешину интенданта. Он бережно расчесал его жидкие, бесцветные пряди, уложил их слева направо и, отойдя в сторону, полюбовался содеянным.

      – Гут, – сказал интендант, разглядывая себя в зеркало, и добавил: – Зер гут…

      – Пжалста, – заученно ответил Степан и ловким движением снял с клиента простыню.

      Интендант встал, застегнул ворот мундира, достал из бумажника новенькую, хрустящую бумажку и положил ее в приоткрытый ящик.

      – Ауфвидерзеен, – попрощался он.

      – Счастливо, – поклонился Степан.

      На свободное место хотел было усесться переводчик городской управы, но Заболотный развел руками:

      – Не могу… Прошу прощения… Обед…

      Он снял халат, сложил инструменты и, сказав что-то на ухо своему коллеге, покинул мастерскую.

      2

      Жаркий июньский день стоял над Гореловом. Неторопливой прихрамывающей походкой Степан шагал по тротуару, обходя выбоины и зеленые пятна лебеды, проросшей между плитами. В руках он нес закопченный, видавший виды примус.

      На Степане была коричневая сатиновая косоворотка и темно-синие брюки из грубой шерсти. Давно не видавшие утюга, они пузырились на коленях.

      Хромота придавала облику Степана некоторую солидность и степенность.

      Он раскланивался со своими знакомыми, преимущественно с клиентами, насвистывал себе что-то под нос и, не торопясь, шагал.

      А как ему хотелось мчаться сейчас очертя голову!

      Калининская улица, изуродованная боями сорок первого года, с развороченной булыжной мостовой, полуразрушенными и сожженными домами, вывела его на главную в городе площадь. Теперь здесь размещались учреждения оккупантов: гестапо, военная комендатура, полиция, городская управа.

      Перейдя пыльную, исполосованную глубокими колеями и местами поросшую бурьяном площадь, Заболотный вышел на Почтовую улицу и, миновав квартал, свернул на Базарную.

      У длинного красно-кирпичного дома Степан остановился. Между тусклыми, замазанными известкой окнами висела вывеска, изготовленная из листа кровельного железа и оправленная в деревянную рамку:

ГОРОДСКАЯ БАНЯОткрыта