Знак небес. Валерий Елманов

предложил со двора ее выгнать, а взамен пяток рязанских девок привезти – о Ростиславе заботу проявил. А что получил в ответ?

      Ярослав припомнил недавний разговор и зябко поежился.

      – А ежели бы твоя любимая сука Крыня охромела, ты бы ее тоже со двора… пинками? – спросила княгиня в ответ звенящим шепотом.

      В глазах же ее вся синева вдруг напрочь исчезла, один черный угль в зрачках остался.

      Дура, она и есть дура. Невдомек бабе, что таких смышленых да резвых сук, как его Крыня, днем с огнем не найти, а холопок, ничем не хуже хромой Вейки, на торжище в базарный день пук за куну. Оно конечно, жаль девку, но ведь не сам же он ей ногу эту сломал – дерево упало. Теперь уж ничего не исправишь.

      Опять-таки и первая размолвка после возвращения Ростиславы из Новгорода тоже из-за Вейки окаянной произошла. Ну виданное ли дело – столь долгое время не виделись, а она, едва приехав, как уселась у ее изголовья, так, почитай, пять дней и просидела. Да и две первые ночи там же проторчала. Хороша женка, нечего сказать.

      Нет-нет, Ярослав и не собирался заходить к ней в опочивальню, ибо, едва узнав, что Мстислав Удатный возвращает ему свою дочь, решил слегка протомить Ростиславу и пусть втрое меньший срок, чем был с нею в разлуке, но не приходить к ней в ложницу. Пусть ведает, что не больно-то он в ней нуждался. Однако это он, муж и князь, а жена-княгиня должна пребывать в ожидании – вдруг все-таки заглянет. Должна… А она вместо ожидания с Вейкой возню учинила.

      Да и потом тоже – хоть не вспоминай. Он смердов в поруб сажает – ведь утаивают дань княжью, стервецы, ссылаясь на недород в полях, а она им туда еду таскает. Через неделю распорядился вытащить их из ямы, думал, поумнели на хлебных корках да воде, а глянул – рожи-то у страдальцев еще глаже стали. С голоду опухли? Непохоже, да и на ногах твердо стоят. Начал дознаваться, кто им подсоблял, стражу поначалу виноватил, а это, оказывается, женка родная свое милосердие явила. Кто, спрашивается, ее о том просил?!

      Нет, в том, что касается дома и прочих хозяйственных дел, ее попрекнуть не в чем. Да и распоряжается она челядью умеючи – знает, на кого прикрикнуть, кому указать, кого поправить, а кого и вовсе взашей прогнать. Тут она молодец. Но ведь если бы все двором и кончалось, а то ведь и в его дела нос сует. И ведь чуть ли не с самой свадьбы у нее такое. Больно много воли батюшка ей в девичестве дал, не иначе. И тоже всегда с вопросами – дескать, поясни, а то невдомек. Начинаешь же втолковывать глупой бабе и после пятого-шестого ответа чувствуешь себя дурнем, соломой набитым.

      Конечно, эти разговоры она с ним ведет наедине и княжеского сраму никто не видит, но перед самим собой, один черт, неловко. Да князь он, в конце-то концов, или смерд неумытый, что она его так в собственную дурость носом тычет?! И никак не поймет, глупая баба, что все равно будет именно так, как сам Ярослав повелел. Плохо ли, хорошо ли, но по его слову, а не по ее. Неужто она считает, что он станет перед нею в своих ошибках сознаваться?!

      Да и с походом этим осенним против Константина Рязанского тоже все уши прожужжала. Да