Знак небес. Валерий Елманов

Стал им говорить, что не держит на них зла, что будет им от него одно добро, да какое там! Лишь посмеялись упрямцы, ответив, что ежели кто из ворогов на Русь придет, так они и без зова ратиться встанут, а коли занадобится, то и головы сложат, и никаких гривен за оное не попросят. А вот так, в княжьих сварах да распрях пустопорожних, они никому не помощники.

      Это где же они так смело говорить выучились?! Сразу видать, что никто из них у Ярослава не служил, иначе такими бойкими на язык не были бы. Впрочем, всем известно, что Константин, брат старший, тряпкой был. Один лишь раз он за всю свою жизнь и взбрыкнул, когда из рук умирающего батюшки Всеволода Юрьича Владимир без Ростова принимать отказался, за что и был лишен старшинства.

      А уж второй раз, через четыре года, когда супротив Юрия ополчился, не его это песня была – с чужого голоса он ее подхватил. Да и позже… Одна Рязань чего стоит. Будь тогда под Коломной все их дружины, кто бы сумел их одолеть? А после гибели братьев? Ведь родная кровь. Сам господь таковскую месть бы одобрил. Если б по-горячему, пока сердце не остыло, ударили бы, не миновать рязанцу поражения. И полки уже собрали, и дружины коней оседлали, а он что учинил? Велел всех распустить. Весна, видишь ли, на носу. А до настоящей слякоти еще месяц оставался, даже больше.

      Нет, не зря Ярослав скляницу его с чудо-зельем обронил. Вроде как ненароком получилось, хотя чего уж тут – понял Константин, вмиг догадался, что не случайно брат столь неловко рукой махнул. Вспомнив тот день, князь Переяславля-Залесского нахмурился и до боли в пальцах стиснул рукоять меча. Второй раз в жизни тогда ему стыдно стало, потому и уехал он на следующий день к себе, хотя Константин уговаривал остаться, сказав, что теперь уж Ярославу все одно – вскорости назад придется возвертаться, на похороны. От таких слов еще поганее на душе стало – укатил в тот же день.

      Одно непонятно – как Ростислава догадалась, что ее муж ускорил смерть своего брата. Вроде бы ничего ей не рассказывал, ан все едино, почуяла. И опять глупость сморозила, вслух про это говорить принялась. И без того на сердце кошки скребут, а тут еще она со своими намеками. Допытываться принялась, какую смерть Ярослав последнему из братьев уготовил. Вот дурища-то! А того ей не понять, что Константин все одно – не жилец был. Да и не жил он вовсе – мучился, потому, если уж разбираться, он, Ярослав, истинную доброту проявил, человека от лишних мук избавил. Ему б самому кто так подсобил в случае чего – спасибо бы сказал.

      Нет, доказывать он Ростиславе ничего не стал – еще чего! Хотя было что сказать и кого в пример привести. Вон у рыцарей-франков, как он от купцов слыхал, для такого даже особый нож заведен. У него и название соответствующее – мизекорд, что означает «кинжал милосердия». С его помощью они своим безнадежно раненным соратникам из жизни помогают уйти. А тут – понимать надо – брат родной. Так как ему не помочь?!

      И не случайно, ох не случайно он, Ярослав, про тот кинжал всего за неделю до того дня услыхал. Не иначе как устами купца сам господь ему подсказку дал. Самоубийство-то грех