Берлинское кольцо. Эдуард Арбенов

недовольством начав исповедь, он не хотел теперь закончить ее. В глазах, тех самых мягких, карих, с лукавинкой глазах, мелькнула досада. Он боялся конца встречи, боялся нашего холодного человеческого приговора. Где-то в тайниках чужой души вспыхнула обида за себя, за прошлое, которое со стороны можно осудить, а ему нужно было оправдание. Ему страшно хотелось видеть себя незапятнанным. И он смотрел на нас с тревогой и мольбой: говорите еще, спрашивайте, спрашивайте без конца! Отвечая, рассказывая, легче снискать жалость, расположение к себе.

      Мы не спрашивали. Тогда он заговорил сам, горячо с болью в голосе:

      – Вы ищете героя… Вы хотите сделать Исламбека необыкновенным человеком. Зачем? Он был обыкновенным, самым обыкновенным… Даже хуже нас… Я не верю в таких героев. И если меня заставят молиться на них, я прокляну все, прокляну Бога…

      Он почти плакал. В его словах звучал не протест, а бессильная зависть к другому. Ему хотелось отстоять право на земное, низкое. Его мучил свет человеческого сердца.

      – Вы смотрите на него издали, – стенал он, – очищаете от непонятного и необъяснимого, а мы были рядом с ним, видели его так, как я сейчас вас вижу… И это – не герои… Нет! Нет…

      Было тяжело сознавать, что этот завершающий свой путь человек уже не в силах повторить пройденное, не в силах исправить совершенное – время устремлено вперед и только вперед. А там одно раскаяние и боль. Вечная боль.

      – Значит, вы больше не видели Саида Исламбека?

      – Нет.

      Он простился и уехал.

      5

      Пора вернуться к руинам Фриденталя. Там ждет нас Оскар Грюнбах, одинокий, среди камней и воспоминаний. Опершись на свою резную трость, смотрит выцветшими глазами в прошлое. Ждет нас.

      Но мы не можем, не имеем права вернуться сейчас к Грюнбаху. Между тем, что поведал нам гравер, и тем, что пришлось услышать в гостинице маленького южного города, немалое расстояние, и оно ничем не заполнено, вернее, заполнено пустотой. Пустотой и еще догадками, предположениями. А они далеки от жизни, как все, что порождено одной логикой. Нужны вехи, хотя бы одиночные, разбросанные на этом пространстве протяженностью в полгода.

      Где находился и что делал Исламбек эти шесть месяцев? Как ему удалось выбраться из гестапо и оказаться в святая святых Гиммлера – Фридентале? Почему, прорвавшись в секретную базу Главного управления имперской безопасности, он вдруг бежал? Зачем? Что за беседа произошла между Исламбеком и начальником «Тюркостштелле» Рейнгольдом Ольшером?

      Все, все неведомо и, главное, необъяснимо. Ничем не удается связать совершенно противоречивые факты. Наш разведчик – опытнейший из опытнейших – Рудольф Берг не в состоянии помочь Исламбеку, он доносит в Центр, что подступов к арестованному нет и побег исключается, а в это время Исламбек освобождается без постороннего участия из внутренней тюрьмы гестапо.

      Кому-то надо не верить: или бывшему диверсанту, выброшенному в январе сорок четвертого года в наш тыл или советскому