Атаман Платов (сборник). Петр Краснов

Да, если хотите.

      – Отчего бы вам не поделиться со мной?

      – Да? Поделиться? – задумчиво переспросил Воейкова Коньков.

      – Как вы смешно это сказали. Вы мне поразительно напомнили одну мою хорошую знакомую, старинную приятельницу, друга детства… Я два года ее не видел, правда, но у меня так и стоит в памяти ее манера говорить, отвечать, а самой думать свою думу.

      – Кто же это такая? Не секрет?

      – Нет. Это Ольга Федоровна Клингель.

      – Ольга… Оля… Ольга Клингель… – и волнении пробормотал казак.

      – Вы знали ее? Вы были знакомы? Коньков овладел собой.

      – Да, я был знаком с нею.

      – Вот она тоже так иногда напускает на себя патриотизм. Я ее всегда знавал за петербургскую немочку, умненькую, любящую родину, но не до крайности. В войну тысяча восемьсот седьмого года она даже и газет не читала, что пишут, где сражались, в войну тысяча восемьсот девятого, турецкую, финляндскую, тоже мало думала о войске. Теперь вдруг, слышу, с объявлением войны собралась моя Ольга Федоровна и сестрой милосердия ушла из родительского дома. И теперь где-то тут действует с полным самоотвержением…

      Замолчал Воейков. Ни слова Коньков. Кругом тихо. В избах горят огни, уставшие за день люди укладываются спать.

      – Вы не знаете, где она? – после долгого молчания спросил Коньков.

      – Не знаю, право… А что?

      – Господи!.. Да я люблю… Люблю ее! – стоном вырвалось у Конькова, и он, бросив изумленного Воейкова, убежал в свою избушку и захлопнул дверь.

      Воейков не пошел за ним.

      «Вот оно что, – подумал он, – вот и причина тоски. Как странно! Казак, простой, грубоватый, брат дьячка, хвастающийся, сколько французов и турок положил он «своеручно», и маленькая немочка, нежная и робкая… Ну, она-то, наверно, нет… Она его не полюбит…»

      На другое утро, бледное и холодное, когда камердинер Воейкова тщетно пытался разбудить своего барина, разоспавшегося на мягких перинах, и уже десятый раз докладывал, что их сиятельство встали и вот-вот будут играть генерал-марш. Коньков, наглухо застегнутый, в походной форме, явился к Милорадовичу.

      – А, здравствуйте, дорогой. Ну, как почивали?

      – Покорно благодарю, ваше сиятельство.

      – Вы дежурный, что ли, сегодня?

      – Никак нет, ваше сиятельство. Я по личному делу.

      Милорадович заинтересовался:

      – Что такое?

      – Позвольте, ваше сиятельство, мне вернуться назад в строй, в свою сотню. А вам другого ординарца пришлют.

      – Что так?

      – Конь у меня захромал, ваше сиятельство. Служить не на чем.

      – Ну, это пустяки. Ведь у вас два. Да и у француза всегда можете взять. Я это казачкам позволяю… Это пустяки. И незачем вам в строю путаться. Тут вам и служба легче, и отличий больше получите.

      – Ваше сиятельство, позвольте лучше в строй.

      – Я вас не понимаю, хорунжий. Обидел вас кто? Нет, кажется, не слыхал, служба легкая… Что же, вы мной недовольны?

      – Смею