Атаман Платов (сборник). Петр Краснов

А про питерскую балетчицу и думать не могите!

      – Какую балетчицу? – в изумлении спросил Коньков.

      – Какую? Про которую Рогов рассказывал, что опутала вас.

      – Так он называл ее балетчицей?

      – Ну да. Я почем знаю, кто она такая! На сердце у Конькова стало полегче.

      – Глупая сплетня, и больше ничего, – сказал Коньков и вспыхнул весь.

      – Дай Бог! Я вам больше верю, чем Рогову Если вы больны, не беда это – пройдет, так просто соскучились по Дону Тихому, тоже не беда. Только бы не любовь! Однако надо посмотреть, что делается у них.

      – Позвольте мне с партией поехать.

      – Эх вы! Ну, «езжайте» с Богом!

      Выбрал Коньков себе казаков, вскочил на Ахмета и поехал за ту границу, где кончалась жизнь и начиналась смерть, где стоял страшный, неведомый «он».

      И все казаки чувствовали этот рубеж, все понимали, что вон за той межой, на которой так пышно разросся ивовый куст, начинается что-то новое, неведомое и страшное.

      И хотя вчера еще они были там, но сегодня уже здесь не то.

      Словно край мира прошел по меже. Один Коньков забыл про войну. У него на душе словно трубили праздник, ему весело было и радостно.

      Говорили про балетчицу, а не про Ольгу Клингель?! Ах ты, душа моя, красна девица, – и я подумал на тебя… Это мне Господь послал утешение за мою жаркую молитву вчера… И беспечно и весело шел он на своем Ахмете вперед, забыв, где он и что перед ним.

      – Que vive?[42] – раздался испуганный голос впереди, и вслед за тем щелкнул выстрел и с визгом и шорохом пролетела пуля.

      Выскочил вперед фланговый урядник и положил ударом сабли в голову французского часового. Но дальше ехать было немыслимо.

      Последние французские посты быстро снимались; авангардный эскадрон выезжал из Новогрудка, и по легкому, теплому ветерку доносилась польская речь и топот коней.

      Желтые пятна на синем общем фоне, флюгера пик указывали, что это была польская конница графа Турно.

      Коньков вернулся к Зазерскову и рассказал о случившемся. Послали донесение к Платову.

      – Так выезжают? – Коньков кивнул головой.

      – Ну, с Богом! По коням! – и новая нотка, суровая какая-то, властная зазвучала в голосе Зазерскова.

      Казаки разбирались по лошадям и влезали на них, пока другие еще подтягивали подпруги и готовились к походу.

      И у них на лицах тоже есть особенный отпечаток какой-то суровости и необыкновенного внимания к мелочам. Пастухов, никогда не чистивший гнедого своего маштака, вдруг заметил пятнышко на его ноге и усердно оттирал его рукавом. Акимов пробовал скошовку[43] с таким видом, как будто от нее зависел успех боя.

      – Готовы? – раздался голос Зазерскова.

      – Готовы, готовы! Акимов, поживей!

      – Зараз сяду! – послышались голоса.

      – Ну, слушай же, братцы! В круг!

      Тесно окружили казаки своего командира; задние

42

Кто идет? (фр.)

43

С к о ш о в к а – повод.