Атаман Платов (сборник). Петр Краснов

в Платова влюблен? А Маня Сипаева?

      Пуще прежнего вспыхнул молодой казак, даже слезы выступили на глаза.

      – Ишь, краснеет-то как! Словно девушка-невеста.

      – Ну, не мучьте его, – промолвил атаманец, – мы с ним в заговоре. Ведь да?

      – Да, если бы вы были такой добрый.

      – Ладно, ладно, – махнул рукой есаул и опять прислушался к спору стариков.

      – Тильзит, – хрипло кричал Сипаев, – позор! Фридланд – поражение! Да-с.

      – Фридланд – ошибка в выборе позиции и славнейший день всей кампании.

      – Славнейший! Бреши! Ты вот спроси у атаманца, что после-то было. Бегство, позор. Да… Вот спроси, спроси Зазерскова.

      – Что я буду спрашивать, – громовым голосом на всю избу кричал Луковкин, – российская победоносная армия никогда не бежала. А что позиция была выбрана плохо…

      – Нет. Не позиция, а то, что рано нам с Бонапартием биться – он сила!

      – Однако в Италии мы били его. Сам был, знаешь.

      – Эка хватил: в Италии! В Италии Александр Васильевич Суворов – сила был. Сокол!

      – А нонеча – Платов.

      – Платов и Суворов? Атаманы-молодцы, послушайте – ну, не спятил ли старец с ума?

      – Спятил?! Ты глаза-то налил да и говоришь: «Спятил!»

      – Не ты подносил; свое пил.

      – А ты пей, да разум не теряй. Суворов – это гений на весь мир!

      – Постой, Суворову-то что, лет семьдесят было, да притом он русский, ему ход давали, а Платов опальный, да еще казак.

      – Это верно, – сказал Зазерсков, – казаку ходу нет и не будет.

      – Бреши! Ермака Тимофеевича за Сибирь Доном пожаловали!

      – Да видал он его? А? А где выборный атаман? Пугачев-то чего боялся, забыл? В регулярство писать думали.

      – Фармазон!

      – Нет, коли на то пошло – сам ты фармазон. Сейчас видать верховую сипу[4].

      – Эй, Алексей Николаевич, зачем лаешься – грех.

      И долго еще шумели бы казачьи половники, да дверь отворилась, впустив за собою струю пара, и черноволосый и черноусый, в зеленом мундире с Екатерининской медалью на шее, вошел генерал-майор Иван Кузьмич Крутов. Сняв папаху, запорошенную снегом, с черной головы, он весело крикнул:

      – Замолчи, честная станица!

      Спорщики замолчали и поднялись навстречу лихому донскому генералу.

      – А, ваше превосходительство, честь и место!

      – Манжате[5] и пивате?

      – Есть немного. Не побрезгуйте, ваше превосходительство. Эй! Марья Сергеевна – вина!

      – Челом бью хозяйке, – сказал Крутов и поклонился в пояс жене Луковкина.

      – Ну, что, по старине? Чарочка-каточек?..

      – По старине, Иван Кузьмич, – развязно улыбнулась казачка.

      – Ах, старина, старина! – вздохнул Крутов. – Последние времена настали, а тут по старине, говорите. Комету видали?

      – Ну, что же комета? Это от Бога.

      – От Бога-то от Бога. Да был

4

Сипа – характерное ругательство низовых казаков, которое применяется к русским офицерам.

5

От французского m a n g e r – есть, кушать.