Совесть русского народа. Василий Белов и Валентин Распутин. Анатолий Грешневиков

резали и убивали сербов – этот свободолюбивый народ. Американцы весь мир настроили против сербов. Только правы-то сербы. Это их земля. Они хотят на ней жить, работать.

      – Понимаем мы, – снова повторил Чумаков.

      – Не понимаете, – закончил грустно Белов.

      По очереди мы вышли на свет. Бабурин пригласил всех в машину. Нас вновь ждал сербский генерал Д. Милошевич. Угрюмый Белов чуть ожил, когда увидел из окна машины силуэт стадиона. Он толкнул меня в бок и заставил тоже посмотреть в сторону, где когда-то проводились олимпийские игры. Вспомнились страницы тогдашних газет со снимками этого стадиона. У меня и у Белова защемило в груди. Василий Иванович попросил остановить машину и посмотреть на стадион с удобного места. Чумаков охотно согласился это сделать. Кроме меня и Белова за подполковником никто не двинулся. Наших ребят спортивный объект не заинтересовал. Белов потом пожурит их за равнодушие и отсутствие любопытства. Минуты три мы лицезрели стадион с высокой горной точки.

      – Никто не понимает Сербию, – произнес отвлеченно Белов, стоя к нам спиной и смотря вперед на возвышающиеся рядом жилые небоскребы. – Никто не знает, что происходит здесь!

      Понятно было, что Василий Иванович размышлял сам с собой. Но подполковник слышал слова писателя, и, видимо, принял их на свой счет.

      – Наше дело не допустить интернационализации конфликта, – заговорил он. – У американцев, конечно, другие задачи. Они вон подготовили в Хорватии и Македонии базы для боевых действий. Заключили договор с Хорватией о военном сотрудничестве. Подготовили пути отступления в случае опасности. А посмотрите, какой они участок нам предложили для отхода в случае войны. Отвод «Русбата» будет проходить через все зоны боевых действий.

      Молчание писателя подсказало Чумакову, что у того отсутствует желание говорить. Тогда он достал из своего широкого кармана голубой берет с эмблемой миротворческих сил, свой берет снял с головы, и передал их нам в качестве подарков. Мы тут же нахлобучили их на себя.

      В машине подполковник пытался продолжить беседу с писателем. Он долго говорил о своем миротворческом батальоне, о его миссии в Сербии, раздираемой противоречиями, говорил о том, с каким трудом они размещались в разрушенном, неприспособленном для жизни солдат, здании… Я внимательно слушал Чумакова и изредка кивал ему головой. Белов почему-то продолжал молчать и не выказывал никакого желания объяснить, почему все же наши военные не понимают происходящих в Югославии событий. Мне показалось, он ушел в себя, забылся и думал уже о чем-то другом. А подполковник вспоминал, как он прошлогодней зимой с солдатами обустраивал одно помещение. Оказалось, что первоначально, до солдатских казарм, здесь была обычная школа милиции, а ее начальником был мусульманин, создавший здесь еще до войны первые боевые отряды для борьбы с сербами-соседями. Я вспомнил это крепко побитое здание. Видимо, по нему сербы часто били из орудий, выбивая окопавшихся там боевиков. Теперь нашим миротворцам долго придется его ремонтировать.

      Подполковник