Хрустальная слеза. Наталья Бердская

видно «его совесть» выползла из-под пятки и притормозила его.

      От автора:

      У таких «Викторов» их совесть, если она вообще есть, где-то там, на уровне плинтуса. Внизу. А от плинтуса до маковки – ЭГО. В переводе с латинского «эго» – это Я. Эго – как губка впитывает все прихоти и желания, от которых «такие Викторы» отказаться не могут. Да и не хотят.

      Виктор продолжил:

      – Я НЕ ГОТОВ. И готовиться тоже НЕ ГОТОВ. Но я могу тебе помочь, у меня мама гинеколог.

      Вика, смотрела на него своими синими глазами и не понимала. «Он предлагает убить ребёнка…»

      – Нет!

      – Ну, если ты не согласна, тогда с этой минуты мы с тобой чужие, я тебя не знаю, и твои проблемы разделять с тобой не желаю. Всё. До свидания. А точнее – ПРОЩАЙ.

      И ушёл…Покатился, как звенящий шар, в пустоте своей фальшивой сути.

      Будучи ничтожеством, Виктор не вызывал подозрения за ширмой фальшивых улыбок и реверансов. Взросший в атмосфере превосходства и избалованности, он считал себя наградой для всего окружения.

      Кто он? Виктор Каперин?

      Деньги – у папы, подарки – у мамы. Сам он – своими силами, своими знаниями, своими стремлениями – ничего не приобрёл.

      Папины и мамины «подстилки» помогали Виктору во всех его жизненных ситуациях. В учёбе, в ухаживании за дамами, во всех его свобододействиях. Он жонглировал всем тем, что ему было доступно, и без особых усилий притягивал внимание своими пустыми бездушными трюками.

      Виктория почувствовала сильный спазм в голове. Это её отвлекло. Придя в себя, она донесла своё тело до кровати и легла. Глядя в потолок и не двигаясь, она пролежала пять часов. Мысли стали пробуждать её: «Как же она не смогла распознать притворство Виктора? Его лживость и бездушие он прятал в дешевых проявлениях – от милой, хорошей Вики, Викулечки до… ПРОЩАЙ. Цветы, конфеты, признания… Это был обман…

      Как же всё отвратно…

      А что теперь мне делать с этой раздирающей, невыносимой болью?

      Теперь только мама! Мамочка меня поймёт. Она мне скажет, подскажет и поддержит».

      И через сорок минут Вика неслась в электричке в Павловский Посад.

      Боль и страдания со скоростью электрички и отбивающим стуком колёс врезались в плотные слои неокрепшего понимания восемнадцатилетней девочки, столкнувшейся с цинизмом и предательством. Стихия жизненного урагана внезапно и безжалостно ворвалась в юность Вики, разрушив её замки любви, верности и надежды. Она чувствовала себя камнем, падающим в бездну, падающим в безысходность.

      В состоянии полной раздробленности и униженности, еле-еле переставляя ноги, она подошла к дому. К месту, где энергия рода, крови, корней, распахнула свои объятия в готовности вылечить её от губительного недуга.

      Виктория открыла родную калитку, прошла по родной тропинке к дому, вошла в дом, увидела маму и, облокотившись на косяк двери, медленно скатилась на пол…

      Мама в испуге подбежала к дочери: «Вика, Вика, что с тобой, доченька?»

      У Вики не было ни слёз, ни сил, и когда она что-то