Осколки. Возьми меня за руку. Любовь по чертежам. Эльвира Смелик

пытаясь угадать ценность. Судя по размеру, рубль или два.

      – А у тебя есть имя?

      Он спрашивает с такой интонацией, как будто и вправду не уверен в однозначном ответе, будто и вправду встречал людей без имени.

      – Агата, – выкладываю без лишних обсуждений.

      Он вытягивает губы трубочкой и громко выдыхает:

      – Зашибись.

      Меня не обижает его реакция, всего лишь интересно узнать:

      – Считаешь – нелепо?

      А он торопится возразить:

      – Да нет, что ты? – И объясняет: – Просто не ожидал. Думал, Маша там. Или Даша. А я – Мир.

      Ничего себе!

      – Вот прямо так? Мир?

      – Ага. Вообще-то полностью Мирослав. Но это слишком длинно.

      – А если Слава?

      Он насмешливо кривится:

      – И что? Суть сильно поменялась? Стало менее пафосно? По мне, так одна фигня.

      Не знаю. Думаю о другом. О том, насколько все просто. Никакой безграничности времени и пространства, никакого бесконечного разнообразия форм, оттенков и воплощений. Горы, реки, леса, пески, океаны, планеты, звезды, галактики – е-рун-да.

      Волосы не темные и не светлые, нечто среднее, челка на правую сторону, нос с горбинкой, обветренные губы, маленькая вмятина на подбородке. И бутылочного цвета глаза. Он меня старше, но немного. На год или на два. Вот и весь Мир.

      На улице сумрачно и пусто, даже машины проезжают редко. Зато торжественно. Все блестит, украшенное стразиками дождя, вокруг фонарей – радужные ореолы. Улица упивается безлюдьем и покоем, окна подмигивают друг другу, трава высовывается из земли, тянется вверх, ловя момент, пока никто этого не замечает. Хотя подобные мелочи никто никогда не замечает.

      Теперь спрашиваю я:

      – А куда мы идем? К тебе?

      – Ну-у-у, – неопределенно тянет Мир, – почти. – Но сразу подробно поясняет, он жутко любит пояснять: – Тут один дом ремонтируют. Днем. А ночью типа я его сторожу. Там краска, плитка, сантехника – всякие строительные материалы. Не уносить же с собой каждый раз. И вот, чтобы никто не спер. Ведь просто замо́к не удержит, если захотят.

      – А ты разве удержишь?

      – Я зато позвонить успею. А потом, знаешь, одно дело, когда просто закрыто, и другое, когда внутри кто-то есть. Больше смущает.

      Наверное. Но дело даже не в этом.

      Вспоминаю вдруг, как иногда просыпаюсь ночью в своей комнате. И вроде все нормально: комната моя, квартира моя, и входная дверь металлическая крепко заперта, и родители за стеной, и тишина самая обычная, разбавленная долетающими через открытую форточку звуками улицы. А все равно не по себе. И я едва сдерживаюсь от того, чтобы как в далеком-далеком детстве выбраться из постели, торопливо, почти не открывая глаз и не глядя по сторонам, проскользнуть в комнату родителей, устроиться у мамы под боком. Или хорошо бы она сама ко мне зашла, хотя бы на минуту. Или пусть бы рядом оказался кто-то еще.

      – А тебе там не страшно ночью одному?

      – Нет, – отвечает Мир коротко.

      Я думала, он и сейчас примется пространно рассуждать почему, но