Не твой день для смерти. Алексей Алексеевич Васильев

на них. На Университетскую смотрели окна университета, а одна из центральных улиц – Вокзальная – вела на вокзал. Почему та, по которой трясся паромобильчик, называлась Тюремной, тоже было легко догадаться. Правда, улицу, на которую выходили окна Совета министров, поначалу хотели назвать Министерской. Или парламентской, ведь окна Госсовета также смотрели на нее. Решили назвать народной. Безошибочный вариант!

      Машина, везшая Клима и Анну, была рассчитана на шесть человек: два тройных кресла находились напротив друг друга (первое – спиной к водителю, второе – по ходу движения). Трое первых пассажиров всю дорогу пялились на вторую тройку. Тем, кто сидел по бокам, было лучше всего – они могли глазеть в окна. Средние, как правило, прижав локти, листали газеты. На этот раз четыре места были заняты, поэтому вошедшие уселись с краю, друг напротив друга. Средние недовольно поежились, лишившись выгодного расположения у окна. Рядом с Климом развалились двое подвыпивших господ из среднего класса. Они громко и вызывающе болтали, перебивали друг друга, сквернословили. И, похоже, как показалось Климу, "нарывались". Рядом с Анной ерзал, видимо, третий товарищ говорунов. Несмотря на то, что все трое были в благородных шляпах-цилиндрах, задевавших бархатный потолок, вряд ли они были джентльменами. В дальнем углу у окна храпела старуха. Пьянчуги не умолкали ни на минуту.

      Клим не обращал на шум внимания. Разморенный дорогой и внеплановым купанием он то проваливался в зыбкий сон, то возвращался из небытия. Анна глядела в окно. Сидящий с ней гражданин с седыми висками вдруг позабыл о своих друзьях и переключился на миловидную соседку. Он наклонился к девушке. От вожделения ему стало жарко. Ловелас расстегнул свой сюртук и одновременно попытался развязать дрожащей рукой кожаные шнурки на жилете Анны. Двое товарищей скабрезно комментировали действия развратника. Журналистка застыла с каменным лицом, не проронив ни единого слова. Наоборот, она стала пристально вглядываться в окно, как будто ожидая какого-то знака извне. И, похоже, дождалась: в тот момент, когда Клим попытался было вмешаться и остановить зарвавшегося гуляку, Анна, не поворачиваясь в сторону нахала, согнула свою руку и резким движением острого, как пика, локтя врезала мастеру шнуровок в солнечное сплетение. Гражданин обомлел, как от удара молнии. Его цилиндр упал и оказался под ногами старухи. Анна повернула голову и как будто сочувственно произнесла:

      – Человеку плохо?

      Затем приподнялась, словно пытаясь привести развратника в чувство, и как бы невзначай зарядила ему коленкой между ног.

      Пассажир сполз на пол.

      – Остановка "Площадь народов". На выход та-ра-пись! – монотонно произнес водитель и остановил машину.

      Анна открыла дверь и вышла. В это время два товарища поверженного Приапа опомнились:

      – Э, а ну, притормози-ка!

      – Это вы мне? – Клим уже встал, чтобы выйти.

      – Она с тобой? Тогда тебе, лошара! Мы че-то не поняли…

      И тут Клим, глядя на задир, и тыча пальцем между ними, крикнул:

      – Смотри,