Мост, колодец и тень. Роман Владимирович Арефкин

крыла свой историко-культурный потенциал, сохраняя в «курганах своей истории» богатые клады красивых, будоражащих умы, легенд и поверий. Я вовсе не хотел идти наперекор популярной культуре, подрывая устоявшиеся концепции восприятия того или иного элемента фольклора в мистическом обрамлении, моей целью было рассказать историю, которая была бы написана красками, извлечёнными из достаточно малоизвестных преданий, верований и концепций.

      Что же касается концепции восприятия реальности, то эта тема не перестаёт казаться мне интереснейшим объектом изыскания сразу во многих отраслях современной науки. И покуда у нас еще остаются те территории познаний, которые не были подвержены чёткой систематизации, существует и неопределённость, рождающая множество допущений, возможностей и следовательно – становящаяся щедрым источником для старательной, неутомимой идеи.

      Часть 1

      Я не помню, какое по счёту утро я встречаю в этих стенах. Дважды в день меня вызывают на беседы доктором, которые больше напоминают допрос, но кажется – этому скоро придёт конец. Я представлял это совсем по-другому. У нас всегда говорили, что в этой части света, тюрьма или психушка – что санаторий, проблема лишь в том, что «санаторий» тоже может изрядно надоесть.

      Если верить календарю, который я храню среди тех немногих личных вещей, что у меня имеются, я здесь уже третью неделю, и по мне до сих пор не было никакого конкретного решения. Судя по всему перед судьёй – дилемма, отправить меня в общую тюрьму, закрыв глаза на сомнительные обстоятельства моего дела, или же признать душевно-больным и закрыть в лечебнице. Моя защита тем не менее, рук не опускает, похоже для них это теперь некий вопрос принципа.

      В больнице, в целом, не так плохо. Я вижу одних и тех же людей, которые мне изрядно осточертели, но всякий раз, когда все неприятности дня остаются позади, стоит мне сомкнуть веки и я возвращаюсь к образам тех людей, которые продолжают подталкивать меня к жизни.

      В послеполуденный час, в это время года, день отступает здесь крайне поспешно, и я выработал «восхитительную» привычку – сижу у стены, опёршись затылком о гладко выкрашенную поверхность, и смотрю на то, как тень ползёт по стене напротив, этакая изощрённая форма солнечных часов в моём, заметно опустевшем, мире. В такие часы я раз за разом прокручиваю историю случившегося, чтобы задержать настойчивое разрастание пустоты внутри себя.

      Итак, меня зовут Олег, на данный момент мне тридцать пять лет, я приехал из России, привезя с собой удивительный груз проблем, разобраться в которых вызвались специалисты, потратившие ни один год на работу с психами, лицами прожившими неудачный суицид, а иногда и попросту раздавленными депрессией, одинокими осколками нашего, всё еще столь разрозненного, общества.

      Я приехал не один, как ни странно, меня повсюду сопровождал мой отец. Мужчина разменял шестой десяток, за всю свою жизнь он разве-что путешествовал по регионам нашей родины, теперь же им помыкали обстоятельства.

      Приехали мы отнюдб не в Стокгольм, наше место назначение – местечко под названием Шиксаль. Это не так далеко от столицы, но нами двигало вовсе не желание пройтись по историческим местам.

      Шиксаль представляет собой небольшой городок, если не сказать деревню, с потрясающей инфраструктурой, гармонично вписывающейся в природные ландшафты. В отличие от уродливо-урбанизированных городов, где мне приходилось бывать, здесь инфраструктура лишь застенчиво вписывалась в то, что было возведено веками естественного хода вещей, потрясающе…

      К сожалению, ни я, ни мой отец, не имели возможности наслаждаться видами. В Шиксаль нас привел тяжкий поворот в моей судьбе. На родине, в России, я был женат. Мою супругу звали Инна, она была на четыре года младше меня и как выяснилось позже – бесконечно более проницательна.

      Мы познакомились с ней так давно, что многие из наших самых близких друзей, там, на родине, восхищались тем, как складывалась наша, на первый взгляд – заурядная, жизнь. Ещё в университетские годы я заприметил её. Она на четыре года младше, и я долго изнывал в нерешительности сделать первый шаг. Друзьям я рассказать не мог, меня бы попросту не поняли, а дома – об этом и речи не могло идти. Мне оставалось только смотреть на неё в унылых коридорах университетских корпусов, когда непродолжительные перерывы между лекциями дарили мне эти мгновения, которые затем превращались в часы смятения, по приходу домой. Я ругал себя за нерешительность, но ждал, надеясь, что неожиданная оказия подарит мне возможность, которую я не упущу.

      Впервые такое случилось, когда я уже окончил университет и начинал работать в компании, где незадолго до этого проходил практику. Инна была уже на старших курсах, но это всё равно не решало моей проблемы. Бывали моменты, когда мне хотелось на всё наплевать и призрев нерешительность – подойти к ней и всё сказать.

      Нет, разумеется мы были знакомы. Неоднократно я заводил с ней беседы и мы были чем-то вроде друзей, насколько это возможно. В целом, всё моё положение рядом с ней выглядело нелепо. Пока в один из дней мне всё-таки не представился мой «счастливый случай»

      Инна, ещё со школьных лет, занималась художественной