Покоренный ее красотой. Элоиза Джеймс

чем солнце и луна, вместе взятые.

      И обладала потрясающей грудью. Пусть даже это всего лишь молочные железы, напомнил себе Пирс.

      – Не хотите выпить? – поинтересовался он вместо приветствия.

      – Дамы не пьют бренди, – отозвалась Линнет. На ней было белое вечернее платье с присборенным лифом и юбкой, состоявшей из полупрозрачных лоскутов ткани, которые развевались, внушая мужчинам ложную надежду, что, если присмотреться, можно увидеть ее ноги.

      – Мило, – сказал Пирс, указав на ее платье тростью. – Хотя мне кажется, что в зеленом вы смотрелись бы лучше.

      – У меня все вечерние платья белые, – сообщила Линнет. – Вы не нальете мне бокал шампанского?

      – Прафрок нальет. Когда вернется. Почему белые?

      – Незамужние девушки могут появляться на вечеринках только в белом. Так принято.

      – А, девственницы, – сообразил он. – Видимо, это должно символизировать невинность и неискушенность девиц, выставленных на брачном рынке?

      – Именно, – сказала она, взяв бутылку шампанского и пытаясь вытащить пробку.

      – Ради Бога, – сказал Пирс. – Позвольте мне. Я не подозревал, что вам настолько не терпится. – Он вытащил пробку и наполнил бокал. – Что случилось с подушкой, которая была на вас днем?

      Она явно ее сняла, и ее фигура выглядела как образец английской женственности. Стройная во всех нужных местах и пышная во всех остальных.

      – Вытащила. Вы были правы. Мне от нее становилось жарко.

      – Мой отец будет в ужасе. Не успели вы прибыть на место, как уже потеряли королевского отпрыска. Он, знаете ли, просто одержим семейной историей.

      – Он все равно узнал бы. Но я не думала, что вы так озабочены чувствами своего отца.

      – Ха! – Он сделал большой глоток бренди.

      – Почему вы только сейчас встретились со своим отцом? В конце концов, чтобы заслужить вашу очаровательную репутацию, нужно было прожить в Англии хотя бы несколько лет.

      Было как-то не по себе находиться рядом с такой красавицей. У нее были широко распахнутые глаза, голубые, как океан перед штормом.

      – Я сумел заработать эту репутацию в Оксфорде, – сказал Пирс. – Кроме того, я практиковал в Эдинбурге, и слухи о моей незаурядной персоне широко распространились. Очевидно, людям больше не о чем говорить. Разве ваши ресницы не должны быть рыжими? Вы их красите?

      – Конечно. Полагаю, вы не виделись со своим отцом, потому что…

      Пирс молчал, предоставив ей строить догадки.

      – Потому что провели во Франции все детство?

      – С шести лет. Я вырос со своим кузеном, тем светловолосым болваном, который, как вы видели, ошибся с диагнозом болезни.

      – И часто во Франции аристократы становятся врачами? – поинтересовалась Линнет. – Здесь это довольно необычно.

      Он пожал плечами.

      – У нас с Себастьяном была детская страсть вскрывать все, что попадется под руку, и смотреть, как оно устроено. Ни один из нас не видел причины изменять этой привычке, когда мы выросли. К тому же произошла революция, истребившая большую часть французской аристократии,