Лента Мёбиуса. Вионор Ахмедович Меретуков

король гофмаршала, когда они снова двинулись в путь, на этот раз обратный.

      – Если мне не изменяет память, ты сказал, что у принцессы один новый хахаль… А там этих хахалей, оказывается, пруд пруди – не протолкнешься… Ты слышал, как они храпели?..

      Глава 3

      «Когда это все кончится?» – думал, тоскуя, Самсон Второй.

      После утренних омовений, бритья и своеобразной спортивной гимнастики, заключавшейся в том, что в течение трех минут король с отрешенным видом сжимал и разжимал ладони и челюсти, он, стоя у огромного распахнутого окна и щурясь на солнце, с ненавистью смотрел вдаль.

      А бесконечный день только начинался…

      «И предстоит вползать в этот нескончаемый, как вечность, день, словно я сороконожка и ползу по тоннелю, который для меня в яблоке продолбил какой-то полоумный червяк, а мне остается только ползти по этому тоннелю, ползти, ползти, ползти, не видя его конца».

      Сравнение с сороконожкой, возникшее в голове, было неприятно и породило мысль о бренности, ничтожности, тщете и унынии. То есть как раз о том, о чем он все чаще и чаще стал думать в последнее время.

      И еще эти его мысли о смерти… Лукавил, кокетничал сам с собой король, когда с напускным равнодушием жонглировал мыслями о смерти.

      Когда ты молод и жизненные соки бурлят в тебе, а смерть кажется уходящей в далекое-далекое будущее смутной полуреальностью, то почти не страшно думать о конце жизни – настолько глубоко запрятан в твоем сознании этот невероятный, неправдоподобный, противоестественный акт исчезновения из действительности. А вот когда ты становишься постарше и начинают донимать боли в пояснице.

      Нелегко примириться с мыслью о смерти. Ведь придет, придет, будь она проклята, эта страшная минута, когда будет предельно, ужасающе ясно, что вот она, эта минута, и тогда все и свершится, и он умрет, и его не станет, и он исчезнет… И исчезнет куда-то к чертовой матери его якобы бессмертное «я»… Оборвется нить, на которой подвешена жизнь. И он перестанет существовать… Точнее, он снова перестанет существовать, как не существовал до рождения… И вытечет кровь, и остекленеют глаза. Исчезнут душа и тело, исчерпав годы, отмеренные для пребывания на земле. И тогда о нем начнут говорить как о мертвеце.

      Скажут, жил, жил, король, да помер, вышел весь.

      Что бы там ни болтали святые отцы, а умирать страшно. И верующим, и неверующим… Страшна и смерть сама по себе, и страшно то, что за ней стоит… Вернее, не стоит, потому что там, за порогом, ничего не стоит, ибо там нет ничего, там – пустота.

      Нет никакого загробного мира, он давно это понял… Его придумали, чтобы удобнее было грешить.

      И нет никакого смысла ни в рождении, ни в смерти… Нет смысла ни в чем, нет, нет этого смысла, сколько не ищи…

      О такой ли жизни мечталось? Скука, скука, скука…

      …Полоска ослепительно синего моря над крышами домов и застывшее лезвие

      одинокого белого паруса на горизонте