Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны. Джульет Греймс

прикрыть. Увы, было поздно. Антонио довершил начатое с Ассунтой и прошлепал к кровати, на которой лежали его дочери и сын.

      – Тоннон! – испуганно прошептала Ассунта.

      – Я сейчас.

      – Не буди детей!

      Босые ноги остановились прямо перед Стеллиным носом (она подглядывала из-под локтя). От страха в животе все сжалось.

      – Не притворяйся, извращенка малолетняя! Ты не спишь, я же знаю, – вполголоса произнес Антонио.

      Стеллу затошнило. Слово «извращенка» она слыхала и раньше, однако его смысл оставался темен. Стелла решила, что лучше притвориться крепко спящей.

      – А ну-ка, посмотри на меня, – велел Антонио.

      Стелла не шелохнулась.

      – Тоннон! – позвала Ассунта уже более настойчиво.

      – Молчи, женщина, – бросил Антонио и переступил с ноги на ногу. Волоски на его икрах были жесткие, будто проволока или свиная щетина. – Маристелла, посмотри на меня, или я тебя до смерти запорю.

      Делать было нечего. Стараясь не выдать, что ее вот-вот стошнит, Стелла отняла от лица руку и не без труда приняла сидячее положение. Язык она словно проглотила, зато метнула на Антонио полный ненависти взгляд. Прямо у нее перед носом поблескивал в звездном свете мокрый половой член. Стелла не знала, куда девать глаза.

      – Любопытно тебе, да? – продолжал Антонио, покачивая членом. Он схватил Стеллу за подбородок и шагнул к ней. В ноздри девочке ударил нечистый мужской запах – смесь давнего и свежего пота с железистым оттенком семени. – Вот какая у папы штуковина. Ты ж поглядеть хотела – ну и гляди. А с чего это тебя так разобрало? Мечтаешь на мамкином месте побыть? Потаскухой растешь?

      Стелла кусала щеки. Во рту было гадко – отрыгнулся полупереваренный ужин. Стелла сглотнула отрыжку.

      – Стало быть, потаскуха в моем доме растет, – шипел Антонио, давя Стеллины щеки. Стелла никогда не плакала, и теперь реакция – слезы на глазах – была чисто физиологической. – Погоди, доиграешься!

      – Антонио, оставь ее! – Ассунта явно паниковала. – Она еще дитя.

      – Хорошенькое дитя! А ты ей потакаешь, потаскуху из нее делаешь. Отец, значит, трудится, деньги зарабатывает, а у него в доме вон чего творится. Слышишь, ты! – (Это снова к Стелле.) – Моя дочь потаскухой не будет! Поняла?

      Окаменевшая от страха и ярости, Стелла молчала. Все ее усилия сосредоточились на сдерживании рвоты и слез. С последними было труднее – они никак не хотели вливаться обратно.

      – Я спрашиваю: поняла?

      Внезапно Антонио нагнулся над Стеллой. Его ручища влезла под одеяло, с поразительной сноровкой нащупала и задрала Стеллину ночную сорочку. Антонио щипнул нежную кожу детской промежности.

      Стелла пронзительно закричала – не столько от боли, сколько от потрясения.

      – Антонио! – взвизгнула Ассунта.

      – Поняла? – допрашивал Антонио. – Поняла или нет? – Он продолжал щипать Стеллу там, где нельзя. Слизистую засаднило – Антонио поранил