Ты победил. Александр Зорич

кругом полнилось совершенно недвусмысленным треском, Эгин извлек меч из-под завала. Он уповал лишь на огромную длину твари да на ее медлительный норов.

      Он успел. Когда в его расширенных от ужаса глазах отразился текучий лик шардевкатрана, он, Эгин, уже стоял в дверном проеме зала. Шесть жвал-захватов твари были вынуждены довольствоваться древесиной, не достав до него считанных локтей. Но глаза твари Эгину запомнились надолго…

      «Нет, это не друг. Это существо вообще не может быть другом. Какая дружба между одуванчиком и звездой?»

8

      На заваленной обломками лестнице было по-настоящему темно. Совершенно темно. Зато наверху – там, где немногим более получаса назад он любился с Лормой, Эгин видел Взором Аррума не то одного очень толстого человека, не то двух-трех тощих, сбившихся в кучу.

      Эгин не знал, чего еще ему следует бояться в эту ночь и следует ли бояться вообще – ведь ясно же, что никто не выживет в Кедровой Усадьбе. А если выживет – так в этом его, Эгина, заслуг уже не будет. Что поделать, если он просто дитя немощное против местного неучтенного княжеской переписью народонаселения, а равно и против совершенно упущенных из виду Домом Недр и Угодий обитателей местных недр и угодий?

      «Нет, милостивые гиазиры. Сто офицеров Свода сюда. Пятьсот „лососей“. Тысячу, нет, полторы тысячи гвардейцев. Животных-десять и одиннадцать сюда тоже. И все, что Лагха рассовал по хранилищам Свода. Да и самого Лагху с его дудками-свирелями – сюда. И вот когда от самых Суингонов до Наирнского пролива здесь на сто саженей вглубь не останется ни одного дождевого червя, ни одного покойничка-шатуна, а над землей – наоборот, ни одного мужичка, ни одного гнилого сарая, вот тогда…»

      Эгин остановился, успокаивая дыхание. Там, за дверью, трое. Теперь он чувствует это совершенно отчетливо. Сидят вплотную друг к другу.

      – Это Йен окс Тамма.

      Сказал он негромко, но так, что не услышать его было невозможно.

      В ответ ему раздались рыдания Лормы.

      Эгин распахнул дверь.

      «…вот тогда я заберу отсюда Лорму и мы уедем на Цинор. Там по крайней мере сплошные скалы и никакая тварь землю на Циноре не прожрет».

9

      Теперь их было четверо. В кромешной тьме.

      Лорма, Сорго, сокольничий, которому Эгин не знал имени, и он сам, беспомощный аррум Опоры Вещей.

      Изъяснялись шепотом.

      – Что там творится? – сквозь тихие всхлипывания осведомилась Лорма.

      – На вас напали соседи…

      (В том, что мужичье было багидово, а не местное, Эгин теперь не сомневался.)

      – …смерды Багида Вакка. И существа, которые мне неведомы. Отсюда надо бежать, и притом как можно скорее.

      – А мои родные?

      «Ну и память!» – выругался Эгин.

      Ему, конечно, было жаль родителей Лормы. Но еще больше он жалел ее и себя. Ибо у них еще была надежда на спасение, а у тех – уже нет.

      – Лорма, твой отец застрелен. Мать – раздавлена тварью с телом столоктевого слизня и ликом смерти.

      Эгин сказал эти слова как можно более сухо.