Билет на вчерашний трамвай. Лидия Раевская

палку и начнет рассказывать, что мы живем в шалаше на улице и питаемся отбросами. Мама – она такая. Она меры не знает.

      – Бросил мальчика, жену-красавицу, хозяйку рукодельную… – тут мама меня пнула. Я выдавила мученическую улыбку и втянула живот. На красавицу я все равно не тянула, но сделала все возможное, чтоб Марина Васильевна прониклась. И она прониклась.

      – Понятно. Фамилия мальчика?

      Я встрепенулась:

      – Фролов. Андрей Фролов.

      – Полных лет сколько?

      – Два года.

      – На горшок ходит?

      – Да, с полутора лет приучили.

      – Соска?

      – Давно забыл.

      – Понятно… – Она снова уткнулась в свои бумаги.

      Я пожала плечами и опять пнула свое мощное оружие.

      – Возьмете мальчишечку, Мариночка Васильевна? – заскулила мама.

      – Возьмем, – не глядя на нас, ответила заведующая и вдруг спросила: – А чем вы можете помочь детскому саду?

      Ага. Вот оно. Чем я могу помочь? Песнопениями басом? Вряд ли. А денег нет. Вернее, есть, но совсем немножко. И если я сейчас отдам их Марине Васильевне – мы с Дюшесом пойдем побираться по вагонам метро.

      Мама открыла рот, чтобы завести песню про голодного внучка, но я ее опередила:

      – Вы скажите прямо, что нужно. Я ж намёки плохо понимаю. От меня потому и муж ушел. Что, например, дарят садику другие родители?

      Марина Васильевна улыбнулась улыбкой клоуна из кошмарного фильма «Оно».

      – Понимаете, э-э-э…

      – Ксения Вячеславовна, – подсказала я.

      – Ксения Вячеславовна, – продолжила заведующая, – мы будем рады любой помощи. Вот, например, одни родители подарили садику телевизор, другие – итальянские карнизы для штор, еще кто-то…

      Ага, а еще золотой рудник, нефтяную скважину и остров в Тихом океане. Щас тебе.

      Я невежливо перебила корыстную женщину с мещанскими замашками:

      – Три мешка бриллиантов не пожертвую, честное слово. Карнизов у меня нет. А телевизор не отдам, это последняя память о муже. У меня вообще ничего нет, если совсем уж откровенно. Но я могу принести пять мешков игрушек. В хорошем состоянии. И десять пачек бумаги для принтера, если она вам нужна. Больше у меня ничего нет. Правда.

      И я посмотрела ей в глаза. Долгим, пронзительным таким взглядом. Это я умею. И даже неплохо.

      Марина Васильевна несколько секунд изучала меня, как анализ кала в микроскоп, потом оценила взглядом рыночную стоимость моей одежды и вздохнула:

      – Ладно. Приводите ребенка в понедельник, в пятую группу, к половине восьмого утра. До свиданья.

      Я пнула маму в третий раз, мы хором завыли: «До свида-а-ания, Марина Васильна-а-а» – и, путаясь в коридорах, вышли на улицу.

      Щелкнув зажигалкой, я поднесла язычок пламени к маминой сигарете, потом к своей. Выпустила струйку дыма и, по-птичьи склонив голову, уставилась на родительницу.

      – Ну, что? Все нормально? – встрепенулась она.

      – Угу. Спасибо тебе.

      – Ты мне не спасибо