Коснуться мира твоего. Оксана Алексеева

что-то на совсем другой мотив:

      – Глаза у рыжухи синие,

      А брови – как темные тучи,

      И платья ее – красивые!

      Но голая все-таки лучше.

      Мне нравились даже такие песни, потому что дело было не в словах, а в дребезжании его голоса. А еще они иногда пили что-то настолько вонючее, что меня воротило от одного только запаха. Этим же веществом промывали раны. Конечно, и мне предложили самогон, который я решилась попробовать только через пару недель. Глотнула, словно воду, но на вкус оказалось даже хуже, чем я ожидала. Но не желая слышать их смех, я заставила себя сделать еще глоток и не выплюнуть. Жидкость эта производила странный эффект на сознание – люди становились чуть веселее, шутки – еще похабнее, чем обычно, песни звучали громче и звонче. Мне же захотелось спать – настолько, что я не могла удержать глаза открытыми.

      Но сразу же очнулась от дремоты, когда Дик, который сидел справа, положил руку мне на грудь и сжал. Я скорее рефлекторно, чем полностью осознанно, схватила его огромную ладонь и вцепилась в нее зубами со всей мочи. Тара кричала, но никак не могла меня оторвать, а только потом Дик треснул меня другой рукой по лицу. Испугалась я гораздо позже – видя его бешеные глаза и окровавленную ладонь, которую он демонстрировал остальным под всеобщий смех.

      – Я же ничего такого не сделал, чтоб меня так! Мне ж просто интересно было… Ну что я сделал-то?

      Тара утаскивала меня в свою палатку, когда я слышала:

      – Кирк, твоя женщина бешеная. Ты ее на цепь посади, пока она тут нам всем конечности не поотгрызала!

      – Так я…

      – А я был бы не против, чтоб она мне кое-что отгрызла… Последнее приключение в жизни! А на моей могиле вы бы грустно говорили: «Он погиб героем, не побоявшимся засунуть причиндалы в пасть врага!».

      – Пак, а разве у тебя там еще что-то осталось? Не истерлось за столько-то лет?

      Тара была в ярости. Перепуганная до смерти, я пыталась отдалиться от нее, но размеры палатки не позволяли этого сделать. К счастью, она не стала меня бить, а после целой череды нецензурщины немного сбавила тон:

      – Ты чего на людей кидаешься?!

      – Он… – я понимала, что надо заставить себя хоть что-то отвечать, но у меня не выходило.

      – Дик сделал тебе больно?!

      Захотелось снова плакать. Словно накопившиеся слезы, которые я сдерживала все последние дни, собрались у моих глаз и только ждут команды.

      – Тара… Он трогал меня…

      – И что? Если бы он сделал тебе больно, то все бы поняли! Разве ты кидаешься на всех, кто тебя коснется? Я ведь тебя трогала – и гляди-ка, все руки целы!

      – Да… но…

      Она вдруг притихла и даже села рядом:

      – Хани, а сколько у тебя было мужчин? Хотя бы примерно.

      Первая слеза все же пробила дорогу наружу.

      – У меня не было… мужчин.

      Она округлила глаза и отвесила челюсть, как если бы я заявила своей матери, что у меня были мужчины.

      – Подожди-ка… Сколько зим