Одна порода. Владимир Шапко

глаза, готовый провалиться в сон. Антонина, пальчиком выводя на груди его извечные, лукавые женские вензеля, внутренне смеясь этой своей раскрывшейся способности – спрашивала: «Костя, ты в Перми когда-нибудь был?» – «Был. Проездом. А что?» Антонина сразу начинала душить в подушке смех. Ничего не понимая, Константин Иванович только подхихикивал. Дергал ее: ну что? что? что такое? «А у тебя там чемодан, случайно, не свистнули? Ха-ха-ха!» – «Какой чемодан? Когда?» – «Ой, не могу…»

      Покручивал головой муж и, верно, думал, не много ли на сегодня смеху-то. А?..

      Подвязанный набитым ватой платком, Колька сидел в кроватке грустный, склизкоглазый, как малёк.

      – Чего же ты?.. – спросил Сашка.

      – Анхина… – разлепил голос Колька.

      Помолчали. Посопели.

      – Говорил, – пятое не ешь…

      – Да, не надо было…

      Взобравшись коленками, стояли столбиками на лавке у стола, рассматривали Альбом. С пасмурных листов смотрели родственники. Когда по одному, когда – скопом. Некоторые улыбались. Были тут и цветные открытки. Одна открытка Сашке была незнакома. Новая, тоже цветная.

      – Папка прислал, – пояснил Колька. – Иноземная. Немецкий комический танец – название.

      В немецком комическом танце тетенька выставилась спиной так, что открылись у нее полосатые панталоны. Как в тельняшке руками вниз была тетенька.

      – Морские… – с уважением сказал Колька. Имея в виду панталоны. Точно. И пальчиком грозит дяденьке. Будто девочка она. В детском саду выступает. На утреннике.

      А дяденька упер руки в бока. Он танцует перед тетенькой. Высоко подкидывает голые коленки. Он в шляпе с пером, в коротких штанишках и толстых гетрах. Он розовый, как боров. В усато-радостных зубах у него – трубочка.

      – Он – кто?

      – Папаша Куилос.

      – А это что у него?

      – Это подтяжки Папаши Куилоса.

      – А-а… Шкодный, верно?

      – Ага. Очень шкодный…

      На оборотной стороне открытки явно пьяной рукой было начертано: «Колька! Это – Папаша Куилос и тетка Гретхен. Слушайся их, мерзавец!»

      С любовью вставил Колька открытку обратно в прорези листа. Разгладил. Сказал во второй раз:

      – Папка прислал…

      Потом пришла тетя Каля и начала ругать Кольку и далекого дядю Сашу с его дурацкой открыткой, отосланной домой под пьяную руку.

      А вечером – отогнанный, упрямый – опять отползал Сашка с кирпичом от крыльца Аллы Романовны. Кирпич недовольно возил в нейтральной зоне. Прослушивал перелетающее над головой:

      …Надо же! Это, говорит, машина у меня! Хи-хи-хи! Какой милый мальчик!..

      …Саша, иди сюда!..

      …Да пусть играет, пусть! Мне разве жалко! И вообще: какая ты счастливая, Тоня!..

      … ??! …

      …Да-да-да! И не спорь! У тебя вон Сашенька есть – такой хороший мальчик. А у меня… Я такая несчастная! Сколько я Коле говорила: Коля, милый, давай заведем ребеночка! Коля, ну прошу тебя! Вот такого, малюсенького, Коля! Прошу!.. Не хочет…

      …Неправда!