Восставший из пепла. Роман Злотников

будет в первом десятке, а среди первых обычно не бывает задохликов. Так что мне было достаточно уточнить, куда делось тело из первого десятка, на которое поступило наибольшее число отказов. Но даже я не ожидал, что на тебя оформят бесплатную выдачу. Сказать по правде, узнав об этом, я даже пал духом. Если бы ты оказался в рабочих казармах, то со здешней системой надзора отыскать тебя было бы раз плюнуть. А как, скажите на милость, можно тебя разыскать среди тысяч людей, что ютятся по норам Первой штольни, если здесь даже соседи зачастую не знают, кто копошится в соседней норе. Так что мне повезло, что ты, во-первых, уже успел стать известной личностью в Первой штольне, а во-вторых, оказался вполне соответствующим тому имени, которым я тебя нарек. За что, несомненно, стоит поблагодарить само божественное Провидение.

      Убогий кивнул:

      – Пожалуй, стоит. Но ты не ответил на мой вопрос. Я не ошибся, когда спросил, к чему ты меня разыскал.

      Фра Так замялся, подыскивая слова:

      – Господь сподобил. Не знаю. Однако, когда сам главный администратор ищет место, где можно было бы без свидетелей обратиться к Господу, мне становится как-то неуютно. А ты мне – единственная знакомая душа на Рудоное.

      Они немного помолчали, думая каждый о своем, потом Убогий, вздохнув, заметил:

      – Ты не производишь впечатление человека, который смиренно вверяет свою судьбу Господу.

      – А почему ты думаешь, что Господу угодно бездействие? Вся моя жизнь до сих пор убеждала меня в обратном.

      Они снова замолчали.

      – Допустим, эти, как их здесь называют, «белолицые» действительно готовят какую-то пакость, – наконец заговорил Убогий. – Но чем могу помочь я?

      Фра Так тяжело вздохнул:

      – Не знаю, я молился, и Господь не подал мне никакого знака и не вложил в мою голову никакой мысли, кроме как обратиться к тебе. Хотя я не знаю ни кто ты такой, ни почему я должен это сделать. Просто знаю, что должен. – Монах вдруг спросил с некоторой робостью: – Ты не испытываешь желания исповедаться, сын мой?

      Убогий горько усмехнулся:

      – Если бы я мог…

      Фра Так недоуменно воззрился на него. И то ли Убогий слишком много выпил в этот вечер, то ли действительно пришло время, но он вдруг поднялся и, шагнув к брату Таку, опустился перед ним на колени, на этот раз даже не обратив внимания на то, как привычно проделало это его тело.

      – Простите меня, святой отец, ибо грешен я…

      Он рассказал ему все. Его рассказ был сумбурным, он перескакивал с одного на другое, повторялся, путался, потом возвращался назад, но в конце концов фра Так узнал всю короткую историю его новой жизни и все то, что так удивляло его самого. Когда Убогий замолчал, в комнате наступила мертвая тишина. Он и сам был несколько оглушен своим порывом. Это помещение с грязными стенами и дверью, сделанной из куска пластика, с двумя колченогими табуретами и несколькими ворохами тряпья у дальней стены, служившими постелью трем не очень чистоплотным мужчинам, совсем не походило на исповедальню. Однако когда он наконец поднял глаза