Луковка. Геннадий Петрович Перминов

и слезы наворачивались на его глаза.

      1991 год. Бардак… Неразбериха… Введение карточек на продукты первой необходимости… Стрельба на улицах их тихого и провинциального города… Гражданская война в бывших, братских республиках Средней Азии…

      « Светка, любимая, где ты, как ты там?» – текли однотонные и тревожные мысли. Он еще сильнее любил черноволосую красавицу, буквально жил мыслями о ней…

      А напасти продолжали валиться на семью Луковицких. Запила мать.

      Она и раньше позволяла себе пропустить рюмочку коньяка, но побаивалась своего сурового и консервативного мужа, а сейчас, почуяв полнейшую вседозволенность, спивалась буквально на глазах. Юрка ничего не мог поделать с ее пагубной страстью. Он, пропадая целыми днями на работе, вечером нехотя брел в их некогда роскошную и уютную квартиру, зная, что застанет мать в компании очередных собутыльников. Незнакомые и наглые молодящиеся женщины, стареющие самцы с длинными волосами и бегающими глазками, бесцеремонно и по-хозяйски расхаживали по квартире, тыкая окурки в шикарные кашпо с декоративными цветами.

      Поначалу Юрка пытался поговорить с матерью, как-то вразумить ее. Безуспешно.

      – Не учите меня жизни, сын! – восклицала она, пытаясь придать пьяному голосу царственную величественность. – Я вас воспитала, дайте мне теперь пожить в свое удовольствие, – с недавнего времени она называла своего сына исключительно на «вы». И Юрка, махнув рукой, замолчал. Да и что он, добродушный и мягкотелый мог сказать матери, которая настолько возвысила себя в своей мании величия, что начала причислять свою персону к самым изысканным сливкам общества.

      Мать, на правах благодетельствующей дамы, позволяла делать своим гостям все, что им заблагорассудится.

      – Это богема, Юрий! Будущее государства! Они поднимут Россию с колен! – пафосно выкрикивала она, опрокинув очередной бокал коньяка коллекционного отцовского коньяка.

      Деньги, оставшиеся после отца, стремительно растаяли и в ход, естественно, с позволения матери, пошли дорогие картины и старинная, антикварная мебель, продаваемые за копейки.

      – Мы поднимем Россию с колен! – Юрка, заперевшись в своей комнате слушал пьяный бред «гостей», который прерывался звоном стаканов с дешевой «бормотухой». Дорогие баварские бокалы были давно проданы, кстати, вместе с буфетом из красного дерева, в котором они хранились. Юрка нехотя жевал холодную манную кашу, которую он ненавидел с детства и тяжело размышлял.

      Теплым июньским вечером, Юрка, по обыкновению не спеша, возвращался с завода, вдыхая полной грудью свежий ветерок, который приятно ласкал его лицо. Когда он вошел в подъезд, его поразила непривычная тишина. Не было слышно, ставшего уже привычным, пьяного гула, постоянно доносившегося из их квартиры. Только терпкий запах перегара. Он быстро поднялся на второй этаж, осторожно открыл дверь и вошел в большую комнату, некогда называвшуюся «гостиной».

      Мать, безвольно опустив руки, полулежала в продавленном кресле перед выключенным черно-белым телевизором, а рядом стояла