Оборотень. Геннадий Петрович Перминов

милок, помяни мои слова. Пройдут годы, народ прозреет и скинет с себя басурманскую ересь. А эти, что твоих родителев расстреляли, оборотни, перевёртыши, по-нашенски. Кто у власти – тому они и служат.

      – Бабка, а кто такие оборотни? – сосредоточенно ковыряя пальцем в носу, спросил Стёпка.

      – Ой, внучок! – тяжело вздохнула старая женщина. – Мал ты ещё, чтобы о таких вещах раздумывать. Как бы тебе понятнее втолковать. Вот, смотри, есть день, а потом наступает ночь… Так бывает и у людей. Средь бела дня, покуда солнышко светит и все хорошо, то и человек хороший, а ночью становится тёмно и страшно, стало быть, и человек меняет свое обличье, оборотнем становится. Вон, Ваньку Скопцова, что над твоими родителями изгаляется, твоя мамка на руках тютюшкала, покуда его батька у твоего отца на мельнице зерно молол. Подрос и вишь, в какого лиходея превратился! Погоди, милок, придёт времечко, когда люди снова к Господу нашему повернутся. Вот тогда он с них за грехи и спросит. Судный день будет! Так в писании сказано, – бабушка, что-то шепча обескровленными губами, перекрестилась на купол церкви, стоявшей неподалеку.

      – Пойдём, милок, ко мне, поживёшь пока у меня. Негоже тебе с этими убивцами в одной избе столоваться. Пристрелят по пьянке, – она взяла мальчишку за руку и повела его за собой мимо церковно-приходской школы к маленькой избушке на окраине большого села.

      Стёпка и раньше бывал в доме бабки Евдокии, которая приходилась его отцу дальней родственницей. Его всегда удивляло изобилие потемневших от времени церковных книг, которые старушка читала долгими зимними вечерами, старчески щурясь от тускло-мерцавшего огонька закопчённой лампадки. А Стёпке бабушка давала иллюстрированные журналы, которые невесть какими путями попали к ней, и мальчонка, изумлённо покачивая вихрастой головой, разглядывал чопорных женщин, подтянутых мужиков в неведомом одеянии и ещё множество всякой всячины. Тут надо заметить, что именно бабушка Евдокия и обучила любознательного мальчонку азам грамотности, так что в церковную школу Стёпка пришел уже довольно подготовленным.

      Мальчишка вошел в крошечную, полутемную комнатку и боязливо остановился у порога.

      – Проходи, проходи! – Евдокия суетливо подтолкнула мальчонку. – Поживёшь пока у меня, а там видно будет. Ты побудь пока здеся, вот, журналы посмотри, – она сунула Стёпке кипу журналов. – А я побегу, разузнаю в селе, что да как.

      – Бабушка, а за что папку с мамкой расстреляли? – угрюмо насупившись, мальчонка пытливо смотрел на Евдокию.

      – Да ни за что, – задумчиво откликнулась старушонка, плотнее укутываясь в тёплую шаль. – За то, что работал денно и нощно, за то, что жил справнее других. Из зависти, что они могут только «горькую» хлестать, а отец твой выпивал только по праздникам. Чтобы лишить человека жизни – большого ума не надо – было бы желание!

      Далее старушка начала сыпать малопонятными церковными заповедями, из которых Стёпка только и уяснил, что обидчиков Всевышний всё равно накажет. Под успокаивавший говорок и расслаблявшую