Поклажа для Инера. Агагельды Алланазаров

осталось немного хлеба из джугары… Я раскрыл хурджун, достал кусок кукурузного хлеба:

      – А ты, гелнедже?

      – Нет, не хочется… Сегодня все на прохладенькое тянет… – Что-то припомнив, она вдруг поднялось с озабоченным видом: – Господи! А где же она-то?

      – Кто?

      – Да Сарагыз! Ну-ка посмотри, посмотри – не видно?.. Ей ведь тоже досталось сегодня с этой запрудой… Ну? Видишь ее? Тогда махни тельпеком. Пусть отдохнет немного, дыньки поест. А то как с утра молока глотнула, так и все – работает!

      Я несколько раз махнул своим тельпеком – барашковой шапкой. Наконец, Сарагыз, которая, казалось, где-то у горизонта шагала среди поливальных бороздок, ответила мне – подняла лопату, что, мол, вижу, поняла…

      Дыня была на редкость душиста и хороша, а я устал от жары… Но не мог как следует наслаждаться ни тенью, ни отдыхом. Я все думал о своей младшей гелнедже. Мне хотелось спросить ее, но я не решался. Гелнедже сидела отвернувшись, опустив голову и руки. Было в ее позе что-то от усталой птицы. И в то же время в позе этой видилась словно какая-то вина…

      Что уж говорить! С тех пор, как мы получили похоронку на Довлета, Айсона гелнедже изменилась так, что, кажется, вернись сейчас Довлет, он и не узнал ее! Айсона всегда была такой румяной и глаза такие веселые. А теперь лицо ее словно высохло, а глаза поблекли. Только стали еще больше. И она все худела – как говорится, таяла на глазах…

      А еще я замечал: вот начнет она что-то делать. Потом вдруг остановится, будто вообще забудет кто она и зачем здесь. Остановится и стоит, глядя куда-то мимо всего на свете… И я не знал, что мне делать, как уберечь ее, бедную! Не дай-то бог, с нею случится то, что случилось с женой Сапара, нашего пастуха верблюдов… Сапар тоже пошел на фронт, как наш Довлет, да и не вернулся. А вернулось вместо него черное письмо! И вот жена Сапара сошла с ума. Она ходила теперь по селу босая, с непокрытой головой. А если встречала кого, то лаяла и выла, как собака.

      Суеверно я твердил про себя заклинание, которому научила нас мама: “Уйди, беда, уйди в камень, в воду уйди, в пустоту, пройди мимо, пройди мимо. Мы не поддадимся тебе!». Много раз повторив эти слова, я ждал помощи, я ждал неизвестно чьей помощи. Но некому было мне помочь, кроме меня самого!..

      Подошла Сарагыз – высокая, крепкая, шаг широкий. Я невольно забыл на время свои невеселые мысли.

      Она же, как всегда, начала разговор с шуточек, в которых главным героем был – увы! – я, собственной персоной.

      – Итак, ты прибыл, о, дорогой начальник!

      – Прибыл, прибыл, – ответил я, как можно суровее насупливая брови. – Ты лучше расскажи, что у вас тут стряслось.

      – О, дорогой начальник! Расти большой и сильный. И да укрепит господь твою могучую память!

      В придачу к соей излишней шутливости она еще имела обыкновение выражаться иносказательно. И последняя фраза в переводе на простой человеческий язык должна была значить: “Ты хорошо поел и попил. Но теперь-то уж хватит. Расскажи, наконец, что ты видел и слышал в селе!».

      А еще она как можно чаще старалась ввертывать