И мой сурок. Вячеслав Михайлович Карпенко

Матроса началась с того, что отец взял да и выпорол меня. За него, за Матроса.

      Приехали мы к деду в горы. Я сразу побежал знакомой уже тропой к реке. Тропинка была каменистая и круто спускалась вниз, в глубокое ущелье, там и бурлила речка. Совсем неширокая, ее можно перейти вброд, только немного страшновато – вода быстрая и холодная.

      Только я спустился к берегу, как увидел двух птиц. Они перебегали от одного валуна к другому: пробегут, склюнут что-то на пути, и дальше. Серо-коричневые – как каменистые холмы на левом берегу. Я их ни за что не заметил бы, если бы эти птицы не двигались. И они не взлетали, хотя вовсе близко от меня совершали свои перебежки. Будто напоказ! Это здорово, что я рогатку захватил!

      На боку у ближнего ко мне, крупного, как голубь, виднелись темно-белые полоски, я так сразу и подумал – ну просто тельняшка! Его-то я и выцелил. Так и решил: «В этого Матроса не промахнусь!..»

      Попал!

      Птица подпрыгнула и упала с большого валуна. Я бегом. Рогатку бросив, перемахнул через речку. И страх забыл. Всего-то метров десять оказалось до добычи. Подскочил и схватил подранка за крыло. Теперь можно было разглядеть и полоски на боках, и красные лапки, одна из которых беспомощно болталась – это мой камушек попал. А клюв птицы, тоже красный, часто-часто открывался-закрывался.

      Мне стало жалко Матроса. Таких птиц я и не видел никогда – что я теперь делать с ней буду, с раненой? Вторая же птица почему-то не взлетела, а быстро побежала среди камней и скрылась. Потом я услышал, как она начала квохтать… прямо вовсе по-куриному. «Ко-ко-ко… Ке-ке-лик!» – услышал я её голос где-то на верху холма. Звала дружка, что ли?

      А всё-таки – удача! И в первый же день! Я поднял свою меткую рогатку и вприпрыжку побежал к дому. Дед ведь охотник, он мне скажет, что за птица – этот Матрос. И увидит, как метко я могу стрелять!..

      Ну, побежал – это на первых порах только, до подъёма по тропе. Чего уж хвастаться перед собой-то: я очень скоро стал задыхаться так, что пришлось сесть и перевести дыхание. В городе гор нет, даже и не думаешь, как тяжело по ним ходить… сейчас-то я стал замечать и камни на тропе, и корни деревьев, и поваленные сухие стволы. Чем выше, тем чаще садиться приходилось, однажды я поскользнулся на корнях – колено теперь саднило, и мне тащить птицу больше не хотелось. А как быть – не бросишь же раненую…

      Но всё же пересилил себя и поднялся по тропе. Вниз-то куда как быстро сбегать, не то что обратно. Наконец и дом дедов близко показался. Отец же будто ждал меня. Он, конечно, успел пообедать. И торопился уезжать. Но они с дедом сразу увидели мою добычу.

      – Кеклик. Весна в этом году тяжёлая для них, поздняя. Снегу много было, и морозы – до конца марта. – Это дед сказал.

      – Ни к чему бы убивать, им сейчас птенцов поднимать надо. Весна, – ещё сказал.

      Будто я нарочно заставлял того кеклика близко так бегать! Улетел бы… А отец ещё говорил, что дед хороший охотник. Мне хотелось удивить его своей удачей и меткостью.

      – Он живой ведь, – ответил я деду и отдал ему подранка.

      Взял же птицу отец, посмотрел, потом передал деду. И хотя торопился