Заговор маски. Ольга Костылева

полились слезы, а Яролика все так же кричала себе в ладони, не давая этому звуку боли и ярости вырваться на свободу, чтобы его не услышали те, кто все это сотворил.

      Горислава, смотревшая на это стеклянными глазами, развернулась и пошла своему дому. Такая знакомая дорогая – теперь так непривычно было все кругом. Куда ни кинь взор – тела и угли. И ни звука. Не квохтали куры, не кричали петухи, ни из одного сарая не блеяла коза. Все было мертво, и Гориславе казалось, что и она тоже умерла, просто случайности, по недомыслию какого-то бога еще ходит и дышит, но на самом деле ее убили, как и всех. Как вон ту соседку, замершую в неестественной позе у собственного забора. Они покупали у нее молоко. Или тех девочек-близняшек, что лежали в сугробе своего дома лицом вниз. Интересно, они правда умерли в таких одинаковых позах или эти нелюди так развлекаются. Или вот того… Горислава замерла как вкопанная. Она не сразу узнала свой двор. Неподалеку от калитки лежал на снегу старший из ее братьев. Она узнала его скорее по одежде, нежели по окровавленным завиткам русых волос. Из его затылка торчал топор. Она с трудом оторвала взгляд от трупа и перевела его на дом. Но дома не было. Лишь груда черного дымящегося дерева.

      Горислава толкнула калитку и вошла. Ей казалось, будто все это сон, и она сейчас проснется. К пепелищу все еще нельзя было подойти – жар не давал приблизиться. В этом аду выжить не мог никто. Они и сами с Яроликой спаслись только чудом.

      Она постояла, окинула взглядом то, что было ее домом, потом повернулась и не сознавая толком, что она делает, на ватных ногах двинулась к кузнице. Ее несостоявшийся жених висел на воротах, прибитый за руки, весь в крови. В его горло тоже был вбит длинный гвоздь. Уши были отрезаны. Яркие голубые глаза смотрели прямо на Гориславу, как ей показалось, обвиняюще. Почему ты, если любила, не остановила? Почему ты только пряталась, но ничего не сделала? Почему я вишу сейчас на воротах, а ты еще живешь? Горислава задохнулась, тошнота подкатила к горлу, она попыталась закричать, но не смогла. Ноги наконец перестали служить ей, она упала на залитый кровью снег перед кузницей и потеряла сознание.

      Очнулась она от того, что кто-то обтирал ее лицо снегом. Она открыла глаза и увидела Яролику. Вся белая, подруга трясущимися руками пыталась привести ее в себя.

      – Ну же, Горя…. Ну же… – Она ухватила Гориславу за плечи. – Ты меня напугала, как ты меня напугала. Я думала… я тебя увидела, ты лежишь… а я… я… – Яра всхлипнула и утерла слезы кулаком, размазывая их по щекам.

      – Я в порядке, – хрипло ответила Горислава, – я просто… В голове шумит.

      Она поднялась, избегая смотреть на ворота, повернувшись спиной к этим обвиняющим голубым глазам.

      – Идем, надо уходить. Вдруг они вернутся… – она потянула Яролику за локоть, и подруги поковыляли вдаль по дороге. На повороте Горислава все-таки не выдержала и обернулась.

      – Наверное, он пытался им сопротивляться, – сглотнув, сказала она.

      Яролика оглянулась и вздрогнула. Когда она увидела