Эта страшная и смешная игра Red-spetznaz. Александр Вин

у вздувшемуся лицу, по губам и багровым глазам водителя уже ползали тонкими струйками лесные муравьи.

      Другой человек, с орденами, видно выпал из открытой чёрной машины во время аварии и ударился спиной о толстый сосновый пень на краю песчаной дороги. Крепкая сухая ветка торчала из его живота, голова наклонилась набок и вперёд, словно офицер всё ещё продолжал с удивлением рассматривать свои вывалившиеся на брюки внутренности.

      Опять с той стороны пахну́ло гниющей кровью, и его в очередной раз начало рвать.

      – Хватит, Генрих! Не притворяйся! Помогай же мне, помогай! Держи!

      Дед прикрикнул на него вполголоса, не глядя и не отвлекаясь от работы.

      Сначала они перетащили из багажника разбитой машины в выкопанную наспех яму длинную деревянную коробку, тонкую и тяжёлую, потом дед, оттолкнув его жёсткой рукой, поддел лопатой крышку другого ящичка, размером со школьный ранец.

      – О, Дева Мария!

      И снова, заслонив костлявой спиной находку, дедушка отодвинул внука в кучу песка на обочине.

      – Помоги нам, всевышний, прошу тебя, помоги!..

      Пять квадратных ящиков, остальные футляры и шкатулки они уложили в старую ивовую корзину и волоком дотащили её до ямы. Дед крепко упирался в сосновую пыль под ногами, со стонами и проклятьями тянул за собой корзину по песку, а он, испуганно стараясь помочь, изо всех сил толкал от себя и вперёд её жёсткий плетёный бок.

      – Давай, давай, мой мальчик! Ещё два шага! Потерпи, осталось немного…

      Высокие сосны охотно пропускали сквозь свою тишину на тонкий песок лесной дороги полосы сильного весеннего солнца.

      Всё ещё пахло вокруг дымом недавних взрывов и сгоревшим бензином. Где-то далеко вверху, над деревьями и облаками, гудели маленькие самолёты.

      Дедушка, хоть и продолжал спешить, но уже не кричал и не ругался. Мальчик устало смотрел, как сноровисто его дед забросал яму жёлтой землёй, как руками и квадратными носками кожаных башмаков накидывал поверх небольшого холмика старую хвою и палые листья.

      В суете и спешке они оба не замечали, что за ними наблюдают.

      У подножия большого дерева, на другой стороне дороги сидел на земле ещё один человек в серой форме. Молодой куст бузины заслонял его от всех взглядов, но сквозь пелену узких весенних листьев он, не мигая и молча, смотрел на них.

      – Ну, вот!

      Дедушка снял с бледно-красной головы фуражку.

      – Присядем, Генрих. Теперь нам можно немного отдохнуть.

      …Живой человек сидел, опираясь спиной о тёплый ствол сосны, протянув вперёд, по траве, грязные сапоги и безвольно разбросав по коленям слабые ладони. Одна его нога была толсто перебинтована, а в распоротой штанине галифе другой кусками торчали сизые жилы и бугорчатые края сломанных костей.

      – Всё, пошли!

      Покряхтев, дедушка поднялся, отряхнул внуку сзади штанишки и протянул руку.

      – Ты у меня молодец! Вот, возьми платок, вытри лицо!

      Старик выпрямился, поправил свой пиджак, ещё раз обвёл ладонью влажный лоб. Взялся за верёвку тележки, обернулся. Понурив голову, мальчик послушно двинулся за ним, но дед вдруг остановился, ласково тронул руками его плечо и голову.

      – Запомни хорошенько всё вокруг. Вот, видишь, это толстое дерево, этот поворот дороги, начало оврага. Обязательно хорошо запомни, где мы спрятали эти вещи.

      Он послушно слушал шёпот дедушки, не понимая ещё пока ничего, и медленно смотрел по сторонам, стараясь не глядеть на разбитую машину.

      Их глаза встретились.

      Пронзительная и жесткая нить случайного взгляда внезапно соединила детский страх и чёрную боль раненого солдата.

      Грязная окровавленная одежда. Молчаливые сжатые губы… Тусклые, почти мёртвые зрачки. И большой сверкающий нож, безразличным последним усилием уже приставленный к бледно-голубой изнанке руки под закатанным рукавом кителя.

      День 1. Воскресенье.

      Классические летние забавы

      Трудно было по-настоящему.

      Отдельные крупные капли пота падали на песок, другие, прозрачно стекая с напряжённого лица на шею, струйками пробегали вниз по судорожно вздымающимся рёбрам тонкого загорелого тела. Звонко трещало во многих местах сухое дерево. Он дышал тяжёло, надрывно. Движения повторялись ритмично, почти одинаково. Сначала он жилисто упирался босыми ногами в мелкий песок, проворачивая на вдохе массивный механизм снизу вверх, потом хрипел, подпирая деревянный рычаг плечом, а когда длинная жердь опускалась чуть ниже – наваливался на неё уже всем своим небольшим весом.

      Верёвочные тросы до самого берега дрожали, напрягаясь от его усилий, и ослабевали, когда он останавливался и успевал громко выдохнуть.

      У блестящей воды, на полосе ровного, мокрого песка торчала грубая конструкция из случайных брёвен и светлых, разной ширины, досок. На невысокую, в рост, перекладину, уложенную меж двух мощных треног, прочно