Детские клятвы. Елизавета Алексеевна Малышева

с его невидимой божественной дланью, прижавшей смертных к земной тверди. Холодно его молчаливое пророчество, тихо его вековое сиротство, нарушенное резким , как скрип, голосом толпы.

            Взгляд опустился.

            Теперь всюду лица, но Рен не может разглядеть ни единой черты, точно кожа натянута на тряпичную куклу и за ней ничего нет. Их губы открыты и из них льется непрерывное жужжание, они вертят головами, как марионетки, и все пытаются что-то лепетать.

            Лишь одна не размыкает губ. Свет ласкает золото ее косы и белизну влажной щеки.

            И ее глаза!

            Будто небо потеряло свою часть и вся власть его теперь заключена меж светлых ресниц. Крупные капли падают с них , стремясь к своей погибели и кажется, за ними рухнет на землю она, и весь небосвод, и несправедливый мир.

      Страшное чувство неотложности и бессмысленности происходящего наполнило грудь. Рен знал, что оно ему не принадлежит и все же был причастен.

      – Спасибо, что ты по мне плакала. – еле слышно шепчет он.

      – Ренард Лефевр обвиняется в убийстве Хранителей дара бога огня Бротагима и бога металла Адор, покушении на Хранителей дара богини воздуха Эсоэллы и богини землю Наи, и следовательно королевской измене и приговаривается к казни через обезглавливание. У тебя есть право на последние слова…

            Он не ответил, Рен почувствовал как губы растянулись в улыбке. Вот в чей сон он проник – безумца смеющегося на эшафоте.

            Почему ему не страшно?

            Та девушка с небесными глазами скорбит по нему, ее лицо выражает тоску и одно лишь подходит печальному моменту смерти , но осуждённый глух к ее печали, он…

            Счастлив?

            Отчего-то грудь наполнилась тягучим, будто песня, весельем, он готов плакать от восторга, ведь все наконец пришло к завершению и он утащил на тот свет столько Хранителей, сколько сумел, пусть и замкнул этот список собственной казнью. В один миг Ренард Лефевр обречён и удовлетворен таким исходом, этот печальный осколок души.

            Эта сцена немало смутила разум Рена, он раз за разом прокручивал в голове небо, толпу, улыбку, и глаза девушки и все не мог понять своей роли в сцене, разыгранной сознанием. Все отличалось от простого сна, где незаметно и стремительно сменяется место действия, и хрупкая логика ломается под напором фантазии. Он не понимал, почему Ренард улыбался, но знал : это оттого , что не вся история ему известна и если бы он только видел то, как все пришло к подобному финалу, то непременно преисполнился сочувствия к Ренарду.

            Перечисленные преступления мало беспокоили его, может от природного безразличия к судьбе, а может от непонимания ситуации, так или иначе сон размыл ангельский образ Ренарда, но он же очеловечил его и приблизил к Рену.

      Последние смазанные пятна и серая пыль – все, что видели глаза, когда лезвие отделило голову с золотыми кудрями.

            И Рен проснулся.

            Без крика и страха