Почти рукописная жизнь. Евгений Гришковец

немножко погуляли, замёрзли, зашли выпить кофе, но выпили пива, а потом ещё немного бренди, но она вдруг о чём-то вспомнила и куда-то заторопилась.

      На самый последний мой спектакль Лори пришла во второй раз, сама купив билет. Её приход был неожиданностью и для её дочери Сары. А после спектакля она ко мне не подошла и потом тоже ничего не сказала.

      По всему было видно, что у Лори с Сарой натянутые отношения или даже почти никаких. Спустя дней десять моего пребывания в Лондоне Сара сказала мне в театре, что удивляется тому, как хорошо её мать ко мне относится. По её удивлению я понял, что так Лори мало к кому относилась. И то, что она вообще хорошо к кому-то относится, явно вызывало удивление у её дочери.

      В самый последний вечер тех моих гастролей и моего пребывания в квартире Лори в доме на Мейда-Вейл я никуда из дому не ходил. Я собирал и упаковывал купленные подарки и вещи, разбирал бумаги и очень сильно хотел домой, к своим… Мобильного телефона у меня тогда не было. Звонить для меня было дороговато, и я это делал далеко не ежедневно.

      В тот день Лори после полудня вновь потребовала от пришедшего Мюррея, чтобы он починил наконец ту дверь, потому что у неё для него было ещё много работы. Часа в четыре она попросила меня по возможности не строить планов на вечер и остаться дома, потому что она хотела угостить меня ужином. Я сказал, что у меня никаких планов нет, а она, в свою очередь, заверила меня, что еда будет не индийская.

      Я был заинтригован. Я решил, что Лори хочет что-то сама приготовить. Но представить её что-то стряпающей на кухне или у плиты с поварёшкой в руке я не мог. Мне хотелось это видеть. Про себя я твёрдо решил, что даже если она приготовит змею или жабу, при этом пересолит её и блюдо подгорит, я всё равно это съем, потому что, скорее всего, Лори готовит не чаще, чем раз в десятилетие. Но она как будто прочитала мои мысли.

      – И ещё, Юджин, не бойся, сама я готовить не буду. После того как я осталась одна, раз и навсегда решила, что больше к плите не подойду. Готовить себе – это как-то… – она задумалась, – …совсем грустно. Я заказала еду из одного итальянского ресторана.

      К вечеру Лори элегантно и даже почти строго оделась в серое платье с большим белым кружевным воротником. Я попытался соответствовать. Благо я купил несколько очень хороших английских белых рубашек. Еду привезли около восьми вечера. Лори прогнала меня, чтобы я не видел, как она накрывает на стол. Видимо, тот, кто доставил еду, помог ей и с сервировкой. Из дальнего угла был выдвинут тяжёлый стол, откуда-то появились два высоких стула, скатерть, свечи, очень красивые тарелки и приборы. На кухне всего этого не было. Всё это она принесла со своих закрытых территорий. И всё это говорило о какой-то её прежней и, видимо, безвозвратно ушедшей жизни. Она позвала меня, когда всё уже было на столе, вручила мне старый штопор и распорядилась открыть вино. Мы выпили две бутылки, съели всё без остатка, было вкусно, я только не очень помню, что именно. Потом мы перешли на диваны, Лори открыла бутылку превосходного виски, и мы какое-то время попивали его, говоря о том и о сём, чего я также не