Тридцать второе июля. Ева Авер

и поворачивается ко мне, пристально глядя в глаза в ожидании ответа. И в этот миг я вдруг совершенно отчётливо понимаю, что чистота моей совести перед ним несравненно важнее той глупой обиды, которая едва теплится в моём сердце. Ведь я прекрасно знаю, что Морфей ни за что не причинил бы мне боль осознанно. И потом, если уж нам суждено быть с Декелем вместе, то у меня будет ещё один шанс всё изменить. Несмотря на дикую усталость, я стараюсь, чтобы моя улыбка выглядела искренней, и совершенно честно говорю:

      – Тебе не за что извиняться, Морфей.

      Если уж на то пошло, то это я должна была бы извиниться перед ним за вчерашнюю истерику. Вижу, как у него отлегло от сердца после моих слов, и парень снова расплывается в своей обаятельной улыбке:

      – Правда?

      – Правда! – смеюсь я – И огромное тебе спасибо, что подвёз меня. Ты даже не представляешь, как я тебе за это благодарна!

      – Да не за что! – радостно отвечает Морфей. – Обращайся, если что.

      Я берусь за ручку, чтобы открыть дверцу.

      – Кстати! Может, обменяемся номерами телефонов? – воодушевлённо добавляет он. – Вдруг тебе что-то понадобится?

      После секундного размышления я диктую ему свои цифры, а затем вбиваю довольно лёгко запоминаемый номер Морфея в свои контакты. В любой другой день я вряд ли бы дала ему свой телефон, но сегодня есть вероятность, что он не сохранится. И чтобы даже в малейшей степени не омрачать этот день, я позволяю себе сделать небольшую приятность для добродушного парня в качестве моей благодарности.

      – Ещё увидимся? – не то говорит, не то спрашивает Морфей перед тем, как я захлопываю автомобильную дверцу.

      – Обязательно! – уверенно отвечаю я. – Пока!

      – Пока! Спокойной ночи!

      – Спокойной ночи, Морфей! – улыбаюсь ему.

      Он ждёт, пока я скроюсь из вида, и лишь после этого отъезжает.

      Дома меня как обычно встречает Лимон – ласково трётся о мои ноги и, растопырив уши, просит его погладить, а затем ведёт на кухню и громко требует законный ужин.

      Позже, лёжа в ванне с тёплой водой, я прокручиваю в голове накопленную за день информацию. Во-первых, очевидно, издательству грозит реальная опасность, а стало быть, и моя работа в нём тоже под вопросом. Во-вторых, Декель точно в курсе происходящего, и есть существенная вероятность, что я застряла в этом дне между июлем и августом именно по причине знакомства с ним. В-третьих, события этого замкнутого, зацикленного дня могут значительно меняться: от погоды и до поступков людей, с которыми я даже не пересекаюсь. И я не знаю, насколько эти изменения зависят от меня и зависят ли вообще. Кроме того, я понятия не имею, что именно я должна исправить и – тем более – каким образом, если я даже толком не могу разобраться в действующих здесь правилах. Если во всём происходящем и есть какая-то логика, она от меня безнадёжно ускользает.

      И ещё есть некий загадочный кот, значение присутствия которого мне пока тоже не понятно.

      Голова начинает болеть от этих мыслей, и я закрываю глаза, стараясь перестать анализировать и прокручивать снова и снова