Вся правда. Татьяна Веденская

обывательскую жизнь, рожая детей и мечтая о постройке дачи. Нет уж. Только не я. У меня с этим миром нет ничего общего. Уж лучше рано или поздно умереть от передозировки, выброситься из окна, оставив на асфальте кровавую отметину. Улететь в небо и стать, наконец, свободной от всего.

      – Чего вылупилась? Волнуешься? Руку давай. – Не напрягая себя тактичностью, выдал Эдисон. Он явно нервничал, оглядываясь на ступеньки.

      – Давай-давай. Быстрее. В этом городишке еще не перевелись строгие дядьки в форме.

      – Что ты так дергаешься? – спросил Лекс. – У тебя вон руки дрожат.

      – Холодно.

      – А как же ты ставиться-то будешь?

      – Уж как-нибудь попаду. Опыт не пропьешь.

      – Элис, давай.

      – Почему я первая? – не поняла я.

      – Потому что сама ты не уколешься. А мы потом можем и не смочь.

      – А… – я протянула руку, накинув куртку на плечо. Свитер мешался и жгут наложили прямо на него. Мои глаза расширились, все внутри запротестовало в природном нетерпении боли и чуждого проникновения. Каждый раз потом эти чувства охватывали меня, но к ним привыкаешь. А вот к боли, которая жгла меня изнутри, я так и не смогла привыкнуть никогда.

      – Ну как ты? – заботливо поинтересовался муж. Как я? Кто?… Ах да, а как я, кстати? АХ!

      – Вставило! – удовлетворенно произнес Эдисон, глядя на меня.

      – Ну, поскакали?

      – Ага, – Эдисон склонился над пузырьком. Я из-под ресниц наблюдала за ними и мне хотелось пуститься в пляс. Взрыв сознания, который заполнил меня всю, нельзя было сравнить ни с чем, что я переживала ранее. Да, однозначно, я пошла правильным путем. «Правильной дорогой идете, товарищи».

      – А где раствор?

      – Да тут.

      – Тут нет ни черта. Ты все себе засадил.

      – Как нет? Не может быть.

      – Да иди ты к черту, ублюдок. Ты все засосал себе.

      – Я оставил половину.

      – Нет, ты ни хрена не оставил.

      – Оставил, – уверенно отбрехивался Эдисон. Ему было уже все равно, поток эйфории уже накрыл его. Я хотела гулять, хотела петь, плясать. Меня напрягали звуки нарастающего скандала.

      – Сколько там было? Ты помнишь?

      – Много.

      – Идиот. Сволочь, – зверел обездоленный Лекс. Никогда раньше я не видела, что от ярости он готов рычать и скалиться. Как ужасно он похож на волка.

      – Ты не гони, Лекс. Ты сам, небось, все пролил. Не сваливай на меня.

      – Я и в руках твой дерьмовый пузырь не держал.

      – Ну, хочешь, поехали за эфедрином.

      – Ты скотина.

      – Сам скотина, – решил защитить свою честь Эдисон. Я стояла, вжавшись в гранит набережной. Холод вдруг протек волной по моему телу. Воздух над Невой сгустился и почернел. Словно исчезла граница между водой и небом, и все вокруг превратилось в вязкое масло. Я смотрела сквозь орущих друг на друга на черную воду и она превратилась в живое существо, лижущее языками своих двадцати голов ноги Эдисона. Водяной дракон шевелил пальцами, пытаясь зацепиться за его шнурки.

      – Ты