Дочковедение. Отцы, воспитывающие дочерей. Найджел Латта

жена и дочь ее заполняли.

      – Подождите-ка, – сказал я. – Прежде чем мы продолжим, я хочу задать вопрос.

      Все посмотрели на меня, то есть почти все. Салли закатила глаза и уставилась в какую-то точку над моим столом – похоже, эта точка ее особенно раздражала.

      – Почему вы ничего не говорите? – спросил я мистера Бартлетта.

      Он смущенно поерзал в кресле, словно не привык привлекать к себе такое внимание.

      – Я понял, что в обществе Салли лучше вообще ничего не говорить, поскольку всё, что я говорю, обычно неправильно.

      – Неправильно? – переспросил я. – И что, например?

      – Честно? Понятия не имею, но что бы я ни сказал, оказывается не тем, чем надо.

      Я посмотрел на Салли, чье полное боли лицо выглядело одновременно оскорбленным, обиженным и надменным.

      – Да, ее легко обидеть, – сказал я. – Она просто рождена для того, чтобы обижаться.

      Салли одарила меня одним-единственным злобным взглядом и отвернулась.

      – Ух ты, – продолжил я. – Отлично. Таким взглядом ты могла бы убивать мух. Как органический инсектицид, полностью био-разложимый и углеродно-нейтральный.

      Папа засмеялся.

      Салли – нет.

      – Значит, вы действительно не разговариваете в ее присутствии?

      – Конечно, я не всегда молчу, но стараюсь свести общение к минимуму.

      – Почему? Боитесь сказать что-нибудь не то?

      Он кивнул.

      Я хорошо его понимал. Он был как солдат в Первую мировую, который отказывался покидать траншею и идти в атаку на немецкие окопы по одной простой причине – все, кто это сделал до него, были сметены огнем немецких пулеметов.

      Именно это я и сказал:

      – Вы – как солдат в Первую мировую, который отказывается покидать траншею и идти в атаку, потому что, как только вы вылезете, вас тут же накроет пулеметная очередь.

      Он засмеялся:

      – Похоже, так и есть.

      – С одной поправкой: у немцев были настоящие пули, а у Салли – просто блеф. Она стреляет холостыми, и надеется, что все вокруг испугаются, попрячутся и ничего не заметят.

      Салли посмотрела на меня и снова фыркнула.

      – Вот, – сказал я ее отцу, показывая рукой на себя и на кресло, – ни крови, ни внутренностей, всё чисто.

      Она злобно посмотрела на меня, но не оставила ни царапины.

      – Под таким углом я на это никогда не смотрел, – улыбнулся он.

      – Не беспокойтесь, что вы скажете что-то неправильное. Нет такого понятия – «правильное». Просто говорите и смотрите, что из этого выйдет. Если вы позволите ее блефу загонять вас в молчание, то будете сидеть в траншее годами. Поднимайтесь на бруствер и начинайте плясать джигу. Вы должны вовлечь врага в остроумный обмен любезностями или даже нелюбезностями. Что бы вы ни делали, не позволяйте нескольким холостым очередям обманывать вас, вынуждая пригибать голову. Ей требуется, чтобы вы руководили, а не пятились.

      Несколько секунд он обдумывал мои слова, а потом посмотрел на дочь.

      – Это