Где Цезарь кровью истекал…. Рекс Стаут

когда спасали Вулфа. Да, ночка и впрямь выдалась темная – ни зги не видно. Отойдя ярдов на тридцать, я посветил по сторонам, но Цезаря не обнаружил. Лишь миновав ворота, я наконец увидел его. Бык вовсе не лежал на траве, как мне мыслилось, но стоял в величавой позе, уставившись на луч фонарика. Он возвышался, как слон. Я крикнул ему: «Все в порядке, дружище, это я, Арчи, не волнуйся!» – и с этими словами повернул восвояси.

      Я окончательно убедился, что Цезарь скорее начнет давать молоко, нежели позволит себя похитить. Однако, поскольку мне выпал жребий караулить до часа ночи, я счел за благо проявить бдительность на случай, если какому-нибудь балбесу взбредет сунуться на пастбище. Вывести быка можно только через ворота, резонно рассудил я, причем проще это проделать не здесь, а в отдаленном конце пастбища, где находились вторые ворота. Туда-то я и поплелся вдоль ограды. Внезапно мне пришло в голову, что куда проще пройти напрямик через пастбище. В такой темноте Цезарю вряд ли захочется снова поиграть со мной в пятнашки. И все же благоразумие одержало верх.

      Я решил обойти пастбище вокруг. За садом, ярдах в двухстах, светили окна дома. Дойдя до угла забора, я завернул налево и не успел глазом моргнуть, как очутился в зарослях шиповника. Десять минут спустя я достиг знакомого поворота дороги и удостоверился, что наш седан по-прежнему подпирает дерево. Вот наконец и ворота. Я взгромоздился на забор и посветил на пастбище. Впрочем, до быка было слишком далеко, и я выключил фонарик.

      Если долго живешь в деревне, то тебе должны быть знакомы все ночные звуки. Мне же все было внове, и каждый шорох вызывал естественное любопытство. Сверчков и кузнечиков я в расчет не беру, но, когда что-то шуршит в траве, дело уже другое. Вот зашелестела листва на дереве, потом скрипнула ветка… Должно быть, сова или какой-то ночной зверек. Я решил не расходовать батарейку фонарика.

      Так я просидел около получаса, когда послышался другой звук, уже со стороны нашей машины. Словно что-то тяжелое ударилось о нее. Я посветил фонариком и сначала ничего не заметил, но потом разглядел, что из-за капота торчит нечто, похожее на рукав. Я уже собрался подать голос, но передумал, погасил фонарик, соскочил с забора и пригнулся. Кто знает, вдруг гернзейская лига подослала парочку головорезов или Клайду Осгуду захотелось отведать острых ощущений? Как бы то ни было, я осторожно подкрался к машине, обогнул ее сзади, приблизился к капоту, наугад выбросил руку – и ухватился за чье-то плечо.

      Раздался истошный визг, плечо дернулось, и послышался протестующий возглас:

      – Ой, больно ведь!

      Я разжал пальцы, включил фонарик и отступил.

      – Только не уверяйте, что вас обуревают нежные чувства к Цезарю, – проворчал я.

      Лили Роуэн – а это была она, в темном пледе, наброшенном поверх светлого платья, – встала, потирая плечо.

      – Если бы не эта дурацкая машина, вы бы ни за что не заметили, что я здесь. Ох и напугала бы я вас!

      – Злодейка! А зачем?

      – Проклятье, как вы меня ущипнули!

      – Я вообще зверь. Как вы сюда попали?

      – Пешком.