Право на жизнь. Денис Шабалов

народ. Орут, руками машут. Морды красные, глаза выпучены, рты распялены… Ты, говорят, виноват. Ты этого Грибника прикармливал, внучка твоя припасы ему таскала, с рук на руки передавала, одним воздухом с ним дышала. Получается – заболеть тоже могла и на себе заразу по селу разнести. А если и не разнесла еще – то сама больна. Тут, орут, один выход – убить ее, пока не поздно, и тело сжечь. А тебя – в избе до поры запереть, чтоб видно было, болен ты или нет. Сергеич видит – плохо дело. Пробовал успокаивать людей – куда там… Рыпнулся он было из клуба, Дарью предупредить, чтобы в лес бежала – да не тут-то было. Связали его и в избу отволокли. Рвался он, рвался – да разве освободишься? Уж и плакал и умолял – бесполезно. И потом, лежа на полу в сенях, куда его в спешке бросили, слышал он несколько выстрелов на другом конце села и понял, кому эти выстрелы предназначались…

      К Грибнику никто не пошел – понадеялись, что и без них сдохнет. Но он пришел сам. Жутко ему, наверное, было в одиночестве сидеть, самому себя бояться. И то сказать – как представлю я, что один в глуши сижу, и вдруг из меня начинает этакая дрянь лезть – не по себе становится… – поежился Сказочник. – И жутко, и неизвестно, что дальше ждать, и насколько далеко все это зайдет, во что я превращусь в конечном итоге. Тут уж лучше ружье брать и пальцем ноги на курок жать… – он умолк, словно представляя себе всю эту картину, и Данилу, глядя на него, тоже стало не по себе.

      И впрямь. Сидишь один, как сыч, помощи ждать неоткуда, впереди – только неизвестность… И постепенно обрастаешь, превращаешься… Его передернуло от отвращения. Лучше уж пулю в голову, чем мерзость такая.

      – Грибник пришел через месяц, – помолчав немного, вновь заговорил Ивашуров. – Встретили его у околицы, ружья наставили и велели назад уматывать. Зрелище и впрямь было тошнотворное. К тому времени щупальца эти на целую ладонь отросли и, извиваясь, во все стороны торчали. Сергеич, которого тогда уже освободили, говорил, что некоторые из мужиков портки намочили, да и сам он чуть было не обделался. Стоит на дороге эдакая… копна, и поверхность ее вся сплошь шевелится, извивается, в кольца сворачивается, волнами ходит… И от того, что это вот существо еще совсем недавно было обычным человеком, с которым ты, бывало, при встречах словом перекидывался и за руку здоровался, – от осознания этого до самых кишок ужасом пробирало.

      – Пристрелить надо было, и всего делов, – проворчал Кубович. – Или сваливать оттуда к чертовой матери, да побыстрей. Известно же – если дрянь какая заведется, то уж не вытравишь…

      – Легко тебе говорить, – покосился на Кубовича Счетчик. – С насиженного места сниматься… И куда идти? А пристрелить – как бы хуже не стало. Неизвестно ведь, с чем дело имеют?..

      – Вот и Сергеич так же мне сказал, – подтвердил Сказочник. – Он хоть обиду на соседей и затаил, да что ж сделаешь, если общество так присудило? В деревеньках, в глуши, когда кругом на сотни километров тайга и такие же деревушки, – оно так. Каждый человек от соседа