Флибустьер. Магриб. Михаил Ахманов

боррта, навоз черепаший?

      – Спрятался, когда парней чернозадые на свои лоханки поволокли. В пороховом погребе! Высыпал порох из двух бочонков, проложил к борту дорожку, поджег – и в море! Тут было дюжины четыре сарацин – остались, наверно, чтобы отвести корабль в гавань. Всех отправил к Магомету! Жаль, гребные посудины уже отошли…

      – Не жаль, – сказал Серов. – На тех посудинах наши люди, так что пусть идут себе к берегу без помех. А мы отправимся следом… Как ветер задует, так и отправимся!

      Он поглядел на восходящее солнце и пустынный горизонт, соображая, что для Шейлы лучше, оказаться в лапах магрибских пиратов или сесть на веки вечные у христовых колен. Но райские кущи ей никто не гарантировал, так как грех смертоубийства она еще не искупила, и была ей прямая дорога если не в ад, так в чистилище. Неволя же обещала надежду, и Серов полагал, что отыщет ее – хоть в темнице, хоть в гареме! Отыщет непременно и выпустит кишки любому, кто ее обидел… Впрочем, Шейла Джин Амалия могла и сама это сделать, был бы кинжал или кухонный нож.

      – Идем обратно, капитан? – спросил Хрипатый Боб.

      – Да, возвращаемся. – Серов протянул Мортимеру полную фляжку. – Пей, братец, пей и грейся! Заслужил! Нынче ты у нас герой! Представлю тебя к почетному кресту с подвязками.

      Морти со свистом втянул первый глоток, бросил взгляд на свои босые ноги и пробурчал:

      – Мне этот крест, что лошади бантик. Вот от сапог не откажусь. Позволишь снять с убитых сарацинов?

      – Выберешь лучшие. Там! – Серов махнул в сторону фрегата.

      Гребцы навалились на весла, плеснула вода, и шлюпки двинулись к «Ворону».

* * *

      Убитых турок и арабов на палубе уже не оказалось, а вокруг корабля кружили, разевая зубастые пасти, акулы. У грот-мачты кучей было свалено оружие, кривые сабли и ятаганы, а поверх них бросили кое-какую обувь, портупеи и одежонку. Два десятка молодцов черпали ведрами воду, смывали с досок кровавые пятна, плотник Донован осматривал порубленный планшир, ван Мандер стоял у штурвала, щурился, слюнил палец, проверял, не задует ли ветер. Тегг с хирургом были на шканцах. Там, у бакборта, тянулся ряд аккуратно уложенных мертвых тел, и второй помощник, всматриваясь в лица погибших, делал отметки в судовом журнале. Журнал держал Абдалла, а бронзовую чернильницу – Мартин Деласкес. У обоих торчали за поясами пистолеты и тесаки – видимо, Тегг убедился, что они прошли боевое крещение. Хирург Дольф Хансен хлопотал над раненым – кажется, Колином Марчем, – но ног и рук ему не отнимал, а вытаскивал пулю из плеча длинными тонкими щипцами. Раненый извивался и вопил; его удерживали Жак Герен и Кук. У фок-мачты сгрудились пятеро тощих, пропеченных солнцем незнакомцев; лохмотья, служившие им одеждой, свисали с костлявых плеч, вокруг бедер были обмотаны грязные тряпки.

      – Капитан на палубе! – рявкнул Тегг, и работа остановилась. Только Хансен продолжал тянуть мушкетную пулю, но его подопечный разом умолк – то ли отключился, то ли решил показать свое терпение и мужество.

      – Продолжайте, джентльмены, – сказал Серов, хмурясь