Кодексы Чарли. Алексей Егоров

не одевать черные носки. Никогда не вытираться темным полотенцем. Не наступать на линии и боже упаси на выщерблены на асфальте или лестнице. Не прикасаться к темным пятнам на перилах. Не оборачиваться на людей в темном. Ненавидеть черноволосых женщин. Не ждать помощи»

      Так он однажды написал в своем дневнике. Вернее, это было отпечатано на печатной машинке отчима. Отпечатано на старых, почти пожелтевших листках бумаги. И уложено в потертую зеленую папку с гербом неизвестного ему государства или союза на титульном листе.

      Отчим возомнил себя писателем, и стучал, сидя на чердаке. Стучал ли он о чем-то порядочном; малыш не знал?! Ему это было не интересно. Интереснее было не растерять собственных знаний. Они лезли каждую ночь в него отовсюду. Он задыхался в ночных кошмарах, просыпался с пеной на детских трясущихся губах. Пытался учить какие-то молитвы. Ничего не помогало. Но когда записывал, становилось просто легче. В основном писал по ночам. Потом утром перечитывал и удивлялся написанному. Совсем не помнил самого процесса написания. С этим было страшно жить. И еще… это помогало! Помогало жить, помогало не бояться, помогало оставаться каким-то небольшим человечком. Именно таковым он себя и чувствовал. Очень маленьким существом на огромной звезде в кромешной темноте. И не было более ничего вокруг него или вокруг этой огромной звезды. Темнота, та самая слизь что прилипла теперь к ногам как грязь.

      «Никогда не переступать порога с левой ноги. Не рассыпать соли. Не оставлять крошек на столе (особенно на ночь). Не жалеть людей. Не любить людей. Не верить никому. Не ждать. Не надеяться»

      Вот и сейчас все начиналось вновь, как и каждую ночь. Он стиснул зубы и укутался в толстое ватное одеяло. На кухне что-то щелкнуло. Он подогнул ноги к животу и обнял их маленькими ручками. Одинокая слезинка вырвалась сквозь преграду крепко, намертво сомкнутых век. Губы побледнели и затряслись. На кухне щелкнуло сильнее. Послышался шорох и затем звук открывающегося холодильника. Кто-то неведомый пошарил внутри и кряхтя, и плюясь от негодования хлопнул дверцей.

      Малыш вздрогнул.

      Кто-то с кухни медленно шаркая старой обувью по паркету, направился к его спальне. Подошел к двери и приоткрыл ее. Мамина спальня была далеко, на первом этаже. Кричать нельзя, оборачиваться нельзя.

      Сразу запахло мочой и плесенью. Конечно он не открыл глаз и не обернулся. Но внутри все свернулось в маленький клубок. Замерло в ожидании смерти.

      Этот, что с кухни, отворил дверь и перекачиваясь вошел в спальню.

      «Не оборачиваться. Не открывать глаз. Не разговаривать. Не верить»

      Он съёжился еще сильнее. Маленькое тело ослабло и затряслось в конвульсии. Слезы ужаса теперь текли по детским щечкам как два потока вечных священных рек. Он не мог это контролировать, даже не старался.

      Этот подошёл ближе. Провел большой вонючей рукой вдоль одеяла. Малыш почувствовал