Липовый ветер. Татьяна Лебедева

самого были серьезные проблемы с советской властью, и он с семьей был выдворен из страны, обосновался здесь, в Вашингтоне. Именно с его легкой руки мы и отправились в эмиграцию. Он нам очень помог».

      Я смотрела на нее во все глаза, достраивая картинку, читая между строк, подставляя имена и даты. Как же ей, должно быть, одиноко здесь, если она так охотно со мной общается. Фира ведь не говорила по-английски, совсем, кроме «здрасьте-спасибо», она ничего и не могла сказать. Ну еще «ай лав ю».

      Так у меня появилась подруга.

      – Как ты думаешь, сколько ей лет, ну примерно? – спрашивал Алекс.

      – Не знаю. Семьдесят? Если Боре хорошо за сорок, то ей где-то шестьдесят пять или шесть. Или что-то около.

      Я называла ее Фира Михайловна, ей это, мне кажется, нравилось. Очень скоро я рассказала ей свою жизнь, что было, в общем, нетрудно. Мы довольно редко встречались, но по телефону говорили часто и подолгу. Однажды Фира пригласила нас в гости. Жили они в недалеком пригороде, в красивом доме рядом с Массачусетс-авеню. Фира Михайловна провела нас в гостиную и усадила в круглые замшевые кресла. В доме все блестело, сияло и пело. Не только классическая музыка из тихой колонки, а и вся мебель и убранство. На стенах много фотографий. Юный Боря в белом халате со стетоскопом, руки в карманах, на лице строгость. Боря во фраке у рояля, рядом два пожилых музыканта, скрипач и альтист, они уже расчехлили инструменты, но играть не начали, только разговаривают о чем-то смешном и приятном.

      – Это Борин отец и наш друг, альтист, я вам рассказывала.

      – Да-да, я его узнала.

      В гостиную входит Боря, не во фраке, но в костюме с галстуком, несет бутылку с вином, разливает в четыре бокала. Фира говорит:

      – Боря, может быть, Анечка не будет пить вино, надо же спросить у человека.

      – Да, я не буду.

      – Вы совсем не пьете вина?

      – Я обычно пью, но пока мне нельзя

      Фира улыбается мне и подмигивает:

      – Еще месяцев семь нельзя, так ведь?

      Я смотрю в изумлении:

      – Откуда вы?.. Когда же я успела сказать?

      – Ну что, разве все нужно говорить? Я сразу поняла, как вы в дверь вошли, у вас такое сияние на лице!

      Однажды случилось ужасное. Алекс уехал в одну из своих военных командировок. Я так не хотела, чтоб он ехал, но отговаривать не стала, знала, что для него это важнее всего. Он любил свою работу именно из-за таких поездок. Тогда шла война в Югославии, и Алекс должен был ехать на фронт, была его очередь освещать события из «горячих» точек. В такие командировки отправляли именно молодых бездетных журналистов. Учитывая, что у нас через три месяца должна была родиться дочь, это, скорее всего, была его последняя такая поездка. Он собрался за час, сказал, что уезжает максимум на неделю, и отбыл. Я даже не поехала в аэропорт, он настоял. Долетел до Белграда, сразу позвонил и обещал впредь звонить каждый день. Это обещание было совершенно выполнимо даже в те времена,