к вторжению. Броневик продвинулся метров на пятьдесят, оказавшись в окружении живых и мертвых, где и нашел свою героическую погибель. Полетели бутылки, какие-то жестяные емкости; кувыркаясь, прочертил дугу факел – и металлический корпус броневика вспыхнул, как стог сухого сена! Прогорклым дымом окутало боевую машину. Броневик замедлил скорость, остановился, кричал от боли пулеметчик с обгоревшим лицом. А торжествующая толпа уже облепила его, вынесла дверь в передней части корпуса, полезла внутрь… И взорам ошеломленных людей, уже собравшимся добивать противника, предстали клыкастые пасти устремившихся на них уродов! Видит Бог, их не делалось меньше! Пятился, пустился наутек отчаянный боец, удачно метнувший гранату. Но споткнулся, разбил нос. Слезы брызнули из глаз, перекосилось лицо в предсмертной тоске. Ему в загривок вонзилась прожорливая пасть, брызнула кровь… Бравые вояки пустились наутек, не видя дороги. И я с ними! Лучше бы я смотрел на дорогу! Ослепительная боль, я царапнул ногу о торчащий из бетонного огрызка штырь арматуры. Ноги заплелись, я повалился, испытав ни с чем не сравнимое чувство ужаса. Но рефлексы работали, как никогда. Толпа уже набрасывалась, я покатился по грязи к обочине, свалился в канаву водостока, подпрыгнул, одновременно вскидывая АКМ. От оравы, топчущей защитников города, отделились несколько живописных особей, погнались за мной! Первым семенил старичок-боровичок с завидной для его возраста прытью. Борода во все стороны, лба практически не видно, весь в коростах, струпьях, зато какие глаза! Дедушка, почему у тебя такие большие глаза? Я бил в упор по этим бесноватым воспаленным гляделкам, пробил дыру в переносице, размером в кулак. Отшвырнул автомат, ставший бесполезным железом, и бросился к ближайшему частному дому, петляя, как заяц. Еще бы не петлять – ржавая труба с разлохмаченными торцами просвистела рядом, едва не оторвав мне ухо! Я перепрыгнул через символическую ограду, перебежал по шатким доскам-мосткам двухметровую трещину в земле. А только приземлился на другой стороне, схватился за доски под ногами и стал отшвыривать их от себя. Они валились в пропасть, а вместе с досками, испустив гортанный вопль, обрушилось соломенное чучело с ввалившимся носом. Двое в растерянности остановились на краю, шипели, трясли растопыренными пальцами. Я выхватил пистолет Ярыгина и принялся забивать в них пулю за пулей. Они корчились, тряслись, не спуская с меня голодных глаз. Но кучка зараженных, отпочковавшаяся от основной толпы, уже ломилась через палисадник с самыми решительными намерениями! Ахнув, я припустил к дому – ну, просто некуда больше бежать! Я взгромоздился на завалившееся крыльцо, едва не проломив трухлявую ступень, а уроды уже летели через канаву, неслись ко мне, простирая свои корявые длани. Распахнулась дверь, на пороге вырос трясущийся от страха хозяин развалюхи – бледный, обросший свинцовой щетиной. Он судорожно дергал затвор охотничьей берданки. Похоже, я выглядел неважно – он прицелился мне в живот. Я отклонился, ружье харкнуло