Счастливая девочка растет. Нина Шнирман

немножко тошнит. Нина замечает что-то и говорит:

      – Давай спинку потру, зябко тебе?

      Какая-то вожатая (Наташи нет) говорит:

      – Ниночке спать пора, да и прохладно, иди спать!

      Я встаю, улыбаюсь всем и говорю:

      – Спасибо, так хорошо попели! Спокойной ночи!

      Они чуть не хором мне отвечают:

      – Это тебе спасибо!

      Иду в лагерь, даже бежать не могу, захожу в палатку… а все уже спят.

      На следующий день всё прекрасно – вкусный завтрак, нас здесь очень хорошо кормят, так мы с Ёлкой считаем. Потом мы опять с Наташей и всем отрядом гуляем по опушке леса. Лес всегда разный – вот ты входишь в него в том же месте, но что-то изменилось! Он всегда разный, но всегда прекрасный! После обеда мы с Ёлкой обсуждаем, какой сюрприз приготовить Мамочке с Папой на родительский день. После ужина я иду в камеру хранения, и мне выдают там мою кофточку – теперь спать будет теплее.

      Играют отбой, и почти с последней нотой в палату входит Нина с другой женщиной. Я так и села на кровать. Они быстро подходят, Нина берёт меня за руку, улыбается, тащит к выходу и при этом говорит:

      – Со всеми договорились, Ниночка, не волнуйся – сейчас от души напоёмся!

      Мы опять поём у костра – теперь я в кофточке и спине не так холодно, но быстрее, чем вчера, мне становится не по себе: опять жарко груди, спине всё равно холодно и тошнит сильнее, чем вчера. Мы уже довольно долго поём, и я вдруг понимаю: надо скорей идти и ложиться. После очередной песни я встаю и говорю:

      – Большое спасибо, но мне уже пора! Спокойной ночи!

      Все сразу засуетились, громко мне говорят разное: “Конечно, иди спать!”, “Это тебе большое спасибо!”, “Наверно, замёрзла”, “Спокойной ночи!”.

      Машу им рукой и тащусь в лагерь. Медленно иду – тошнит. Пришла – все спят. Вот хорошо, думаю, а то мне сейчас совсем не хочется разговаривать! Я снимаю кофточку, кладу её на подушку – подушка холодная и влажная, не хочется на неё ложиться. Раздеваюсь и ложусь.

      Утром просыпаюсь от горна – побудка, быстро одеваюсь, подгоняю девочек, бежим на линейку, рапортую Тасе. Но помню всё, что было вчера вечером, – ив груди помню, и в голове помню! Надо что-то придумать, так я больше не могу, но и жаловаться взрослым нельзя: Нина же не виновата, что я… слабоватая оказалась. Надо посоветоваться с Ёлкой.

      После завтрака встречаю её и всё рассказываю. Я никогда не видела Ёлку в таком бешенстве!

      – Вот чертовки! Дуры толстые! Идиотки! – Она сквозь зубы просто шипит, глаза у неё светлеют и леденеют, а ноздри – как у Мамочки, когда она очень сердится.

      Но вдруг лицо у неё становится растерянным, она хватает меня за руку и быстро спрашивает:

      – Как ты себя чувствуешь? Сейчас как ты себя чувствуешь?

      – Неплохо! – говорю и улыбаюсь, чтобы она так не расстраивалась.

      – “Неплохо!” – повторяет она мрачно.

      Она меня очень внимательно оглядывает, опускает голову, думает. Я жду.

      Ёлка поднимает голову. Я так рада – у неё обычное лицо, только немножко тонкие