Тень дракона. Александр Золотько

пытки, муха делала несколько кругов пешком по подоконнику и вновь возобновляла усилия.

      Вообще у Шатова сложилось впечатление, что комната, в которой он сидел вот уже три часа, внушала своим обитателям, временным и постоянным, невероятное упрямство. Вспомнилась дурацкая детская шутка о сверхупрямстве. Нужно было взять в рот комара и биться головой о стену, пока у того не случится сотрясение мозга. Собеседнику Шатова, похоже, эта процедура удавалась неоднократно.

      – Шатов, Евгений Сергеевич, – в который раз за время беседы с вопросительной интонацией произнес хозяин кабинета.

      – Да, – первые три или четыре раза Шатова это даже забавляло, теперь осталось только раздражение.

      – Тридцать семь лет, – собеседник выговаривал все слова очень четко и ясно.

      – Тридцать семь лет, – тяжело вздохнув, подтвердил Шатов.

      – Род занятий?

      – Журналист, – сказал Шатов и приготовился в очередной раз рассказать историю о своем уходе из редакции еженедельника «Новости», но ошибся.

      Собеседник, которого Шатов на пятнадцатой минуте беседы мысленно обозвал Занудой, внезапно откинулся на спинку стула и расстегнул верхнюю пуговицу рубахи. Муха с треском врезалась в стекло и упала на подоконник.

      Шатов мельком глянул на беднягу. Муха приступила к обязательным кругам.

      – Шатов, Евгений Сергеевич, – сказал Зануда.

      – Совершенно верно, – кивнул Шатов.

      – Тридцати семи лет отроду, – Зануда принялся раскачиваться на стуле.

      У Шатова возник соблазн перегнуться через стол и толкнуть собеседника. Грохот внес бы приятное разнообразие в беседу.

      – Род занятий.

      – Журналист.

      Муха с надсадным гудением взлетела и стала набирать высоту для очередного тарана. Шатов прикрыл глаза.

      Удар в стекло, пауза, гудение, удар, пауза, гудение, удар…

      – Шатов Евгений Сергеевич, – утвердительным тоном для разнообразия произнес Зануда.

      – Шатов. Евгений. Сергеевич.

      – Оч-чень интересно, – произнес Зануда, – очень.

      – Тридцати семи лет, – подсказал Шатов.

      – Что вы говорите? – Зануда всплеснул руками и чуть не потерял равновесие. Ножки стула громко стукнули об пол.

      – И журналист? – Зануда даже ткнул пальцем в сторону Шатова.

      – Гадом буду, – Шатов понял, что уже минут пятнадцать прошло с того момента, как он потерял чувство реальности.

      Муха, кабинет, Зануда и его совершенно идиотские, настойчиво повторяющиеся вопросы.

      – Шатов, Евгений Сергеевич, – Зануда широко улыбнулся.

      На всемирном конкурсе улыбок этот шедевр занял бы второе место. Сразу же после широченной улыбки Шатова:

      – Тридцать семь лет.

      – И журналист!

      – И журналист.

      – И Шатов.

      – И Шатов.

      – И Евгений Александрович.

      – И Евгений… Стоп, – Шатов вздрогнул, – ни хрена, Евгений Сергеевич. Тридцать семь лет. Журналист. Шатов Евгений Сергеевич.

      – Бочкарев, Игорь Владимирович, тридцать пять лет, собеседник.

      Муха снова врезалась в окно.

      – Что? – спросил Шатов.

      – А почему за все время нашего очень содержательного разговора вы не поинтересовались, как зовут меня? – Зануда, как примерный ученик, сложил руки на столе и вопросительно склонил голову к левому плечу. – Я вас три часа восемнадцать минут мучаю самым бессовестным образом. Явно корчу из себя идиота, заставляю вас чувствовать себя не лучшим образом, а вы спокойно отвечаете на постоянно повторяющиеся вопросы и даже не пытаетесь выяснить, как зовут того мерзавца, который…

      – Зануда, – спокойно сказал Шатов.

      – Простите?

      – Я назвал вас Занудой, – пояснил Шатов, – через двадцать минут после начала нашего содержательного разговора, Игорь Владимирович.

      – А как вы назвали Арсения Ильича? – вопрос был задан обыденным тоном, словно Бочкарев собирался запустить разговор по еще одному бессмысленному кругу.

      – Арсением Ильичем, – как можно спокойнее произнес Шатов.

      – И только?

      – Поначалу – только Арсением Ильичем.

      – Поначалу – это до какого момента?

      – Извините, я неточно выразился, – Шатов нервно постучал пальцами по столу.

      – Выразитесь точнее, – предложил Бочкарев.

      – Мысленно я называл его Арсением Ильичем, просто Арсением или просто Ильичем. Сволочью, кажется, называл. Потом…

      – С какого момента?

      – После того, как понял, что это он убивал всех этих людей… – Шатову показалось, что в кабинете вдруг потянуло влажным холодом предрассветного леса. Заныло тело.

      Шатов механически погладил запястье правой руки. Шрама не осталось, но холодное прикосновение